Один «альбатрос» мы приготовили для себя. Заправили его бензином, сложили в него самые ценные инструменты и приборы, снарядили патронные ленты для двух пулеметов самолета, прихватили гранаты и несколько карабинов. Около семи утра мы открыли ангар, вытолкали из него самолет и стали прогревать двигатель. В этот момент в нашу сторону направилась группа вооруженных солдат и несколько летчиков, видимо, для выяснения обстоятельств столь раннего вылета. Мы запрыгнули в кабину и через пару минут махали крыльями людям, оставшимся на аэродроме. Я выполнил задание командования. Счастье вновь переполняло меня.
«О, мой Бог! Что это? Откуда эта боль? Почему так страшно болит нога? Боль невыносимая. Помогите!!!» — Баур открыл глаза. Сознание медленно приходило к нему. Наконец он понял, что находится в госпитальной палате. Он весь горел. Было страшно и очень больно.
— Ганс Баур! Вы находитесь в госпитале для военнопленных. — Услышал он приятный женский голос с сильным акцентом. Слева от его койки на стульях сидели двое мужчин и девушка, облаченные в белые халаты.
— Я лейтенант Сизова, переводчица военной контрразведки. Это, — она указала на довольно высокого, крепко сбитого мужчину, с высоким лбом и умными глазами, — майор Савельев, старший офицер военной контрразведки. А это подполковник Лукьяненко, главный врач госпиталя. Как вы себя чувствуете? Вы можете говорить?
Баур говорить мог. Но был раздавлен болью, отчаянием, страхом. Он находился совершенно в унизительном положении. Он стал военнопленным, да еще раненым, беспомощным. Над ним возвышались, словно демоны, эти русские.
— Что со мной? Почему так болит правая нога? — Баур не узнал своего голоса. Слова давались с большим трудом. Во рту все пересохло. Язык казался шершавым деревянным обрубком.
— У вас сквозное пулевое ранение правой голени, повреждены кости, — на сносном немецком ответил военный врач. — Сейчас вам вколят обезболивающее.
Он сделал знак рукой, и тут же появилась медсестра.
Баур от страха закрыл глаза. Он с детства боялся уколов. Вспомнил, как почти тридцать лет тому назад в военном лазарете его, молоденького солдата, держали за руки два дюжих санитара, пока фельдшер делал прививку. Хохотала вся рота. Баур невольно улыбнулся. Инъекция сделала свое дело. Боль постепенно угасала.
— Ну, вот и отлично. — Майор вынул из потертой планшетки блокнот и поудобнее расположился на стуле, приготовившись записывать. — Лена, времени совсем нет. Объясните ему, что это предварительный допрос. И чтобы он не боялся. Он в плену. Ему гарантированы безопасность, медицинский уход, усиленное питание и лояльное отношение при условии сотрудничества с органами военной контрразведки.
Пока лейтенант переводила, Савельев рассматривал пленного. Тот был невысокого роста. Примерно метр шестьдесят пять — метр семьдесят. Плотного телосложения, но не полный. Скорее с хорошо развитой мускулатурой. Крупная голова с большим и высоким лбом. Волосы русые с проседью. Глаза голубые. Лицо круглое. Вообще этот парень не производил отталкивающего впечатления. Скорее наоборот. Только вот плотно сжатые губы и слегка выдававшийся подбородок с ямочкой говорили о непростом и упрямом характере человека.
Баур слушал переводчицу внимательно. Ее звонкий голосок, словно журчащий весенний ручей, действовал освежающе. Девушка была очень привлекательна. Примерно его роста. Очень стройная. Хорошенькую головку обрамляли со вкусом постриженные густые темные волосы. Большие зеленые глаза под дужками смоляных бровей были очень хороши. «Интересно, — подумал Баур, — русские женщины действительно необычайно привлекательны. Среди них больше типажей. Их лица менее типичны, чем у немок. А этот майор вовсе не похож на монстра из листовок доктора Геббельса, выдававшихся каждому солдату вермахта. Кого же он мне напоминает? Инженера. Нет, скорее молодого профессора, знающего себе цену, но весьма скромно держащего себя с целью произвести большее впечатление на молодых студенток в университетской аудитории. Но я-то не студентка. С этим контрразведчиком нужно быть осторожным».
— Господин Баур! — начал допрос майор. — Советские солдаты обнаружили вас в бессознательном состоянии позавчера, то есть второго мая тысяча девятьсот сорок пятого года, в районе Штеттинского вокзала около шестнадцати часов.
Пока лейтенант переводила, Баур продолжал изучать русских. Военный врач ушел. Воспользовавшись этим, майор скинул на спинку стула белый халат, мешавший ему писать.