Полет Пустельги

— Ну, вот и все, дорогой мой тезка. — В голосе Грабина звучала нотка грусти. — Мы с тобой наконец закончили войну. А знаешь, сегодня я почувствовал опустошение в душе. Это как в работе краснодеревщика. Делаешь, делаешь годами дорогой гарнитур, каждую линию в фактуре дерева знаешь, запах его стал родным. А закончишь, пустота внутри остается. Будто душу свою вместе с гарнитуром заказчику отдал.

— У меня такое же состояние, товарищ полковник. Конечно, это здорово, что мы смогли так быстро следствие завершить. Но, честно говоря, очень хочу вернуться в университет.

— Я тебя понимаю. Хотя и не одобряю. Ты стал настоящим профессионалом. Твой опыт государству нужен. Сам знаешь, у контрразведчиков, как у сталеваров, непрерывное производство. А работы после войны только прибавится, уж ты мне поверь.

Грабин закурил, оглянулся по сторонам.

— Знаешь, друг мой любезный, вожди приходят и уходят, а разведка и контрразведка остаются навсегда.

— С этим согласен. Не согласен с другим. Контрразведка не должна бороться со своим народом, с идеями, чувствами и эмоциями людей. Не инквизиция же мы в самом деле. Вы поглядите, сколько десятков тысяч бойцов и командиров за годы войны мы в лагеря и в штрафбаты отправили. Главным образом за что? За минутную слабость человека, за слово, оброненное в сердцах, от холода, голода, боли, ошибок командования, от письма, полученного из голодного тыла. Сколько же дивизий расформировано и снято с фронта нашими руками? — Савельев разлил по стаканам водку. Выпили, не закусывая. — Надоело, когда меня боятся. Все чаще становится стыдно называть контору, в которой служу.

Грабин поглядел на Савельева уставшими, умными глазами.

— Ты прав во многом, Савельев. В одном не прав. И ты прекрасно знаешь об этом. Вспомни сорок третий год, когда создавался Смерш. Что мы с тобой, а с нами сотни других офицеров, пришедших из армейской разведки, увидели тогда? Особистов, годами служивших в НКВД и умевших шить дела на командиров и красноармейцев. Но ничего не смысливших в оперативно-розыскной работе. Даже структуры немецких спецслужб они тогда не знали. А значит, и не понимали, с кем воевать приходится. Вспомни, Саша, как мы фактически с нуля создавали подразделения розыскников из наших разведчиков. Вспомни операции по захвату немецкой агентуры и диверсантов. А радиоигры? А наши агентурные операции? А ликвидация банд националистов и фашистских пособников? Ты что, забыл, как сам варился в этом котле? За что награды получал? А разве ты не видел трусов, паникеров, мародеров, предателей? Ты что, все это забыл? А ведь это только на нашем родном фронте. — Грабин помолчал, в упор глядя на Савельева. — Ты когда-нибудь задумывался, сколько сотен тысяч наших бойцов было спасено благодаря деятельности военной контрразведки?

— Да все я понимаю, товарищ полковник. И помню все по дням.

Грабин, как будто не обращая внимания на слова Савельева, продолжил:

— Но, если бы в контрразведке не служили такие люди, как мы с тобой, как подполковник Кирпиченко, Лена Сизова, было бы в сто раз хуже и страшнее. Запомни, Савельев, раз и навсегда: мы, смершевцы, такие же солдаты, и как все бойца Красной армии немало сделали для достижения победы. Именно этим мы должны гордиться. А стыдятся пусть, у кого руки в крови. Нам с тобой стыдиться нечего.

Они вышли на улицу. Свежий воздух омыл лицо, защекотал шею, заструился в легкие. Свет из окон госпиталя, помещений, занимаемых военной контрразведкой, причудливыми рисунками освещал тротуары и проезжую часть.

— Пойду писать рапорт Вадису о завершении дела, — Грабин вновь закурил. Было видно, ему совсем не хотелось идти писать рапорт, не хотелось оставаться одному, — завтра с утра поедем с тобой к нему с докладом. Да, ты слышал, ходят слухи, Вадиса назначают начальником управления военной контрразведки Смерш Группы советских оккупационных войск в Германии? При главнокомандующем маршале Жукове.

Савельев засмеялся.

— Ну, если по Смершу ходят слухи, значит, Вадиса уже точно назначили. Может, чем помочь, товарищ полковник?

— Нет, Саша, все документы в порядке. Остался только рапорт. Ты иди, отдыхай. Твоя небось извелась вся.

Воспоминания счастливого человека

Летняя и осенняя серии агитационных полетов с Гитлером пролетели как один миг. Время сжалось, словно пружина. События мелькали с быстротой кинохроники, не давая возможности ни оценить их последствия, ни запомнить детали. К концу года я был измотан физически и находился на грани нервного срыва.