Полет Пустельги

— Посмотри, что происходит, Ганс. Будь уверен, мы вскоре будем у власти. И тогда в первую очередь займемся возрождением вооруженных сил и, конечно, военной авиации. Кто ее возглавит? Геринг, который с головой ушел в большую политику, внутрипартийные дрязги, пытается, во что бы то ни стало занять второе после фюрера место в партии, а затем и в государстве? За все эти годы он ни разу не сел за штурвал самолета, не интересовался развитием авиационной техники, палец о палец не ударил при создании в Германии авиационных спортивных союзов. Или, быть может, твой уважаемый шеф, Эрхард Мильх? Да, он талантливый организатор, много сделавший для создания прочной основы будущих военно-воздушных сил. Но он бизнесмен до мозга костей. И, поверь мне, когда на чашу весов положат интересы Германии и коммерческую выгоду, он выберет последнюю. Таков же и Удет. Да еще ко всему и пьяница. Фон Грейм, Лерцер, десятки других талантливых летчиков служат кто в пехоте, кто в полиции. Они уже давно забыли, что такое самолет.

Гесс был не прав. Он прекрасно знал о том, что почти все опытные боевые летчики, благодаря командованию рейхсвера, Герингу и Министерству транспорта, устроены на различную службу до лучших времен, что многие из них серьезно изучают зарубежный опыт развития военной авиации, являются инструкторами в коммерческих летных школах Люфтганзы и спортивных авиаклубах. Многие прошли переобучение и стажировку в летной школе, созданной в России, в Липецке по соглашению с советским правительством. Я думаю, он знал и том, что обо всем этом прекрасно осведомлен и я. Несмотря на спокойный, уравновешенный характер Гесса, я видел, насколько он не любит Геринга. Я был далек от внутрипартийных интриг, поэтому не стал вступать с Гессом в дискуссию. Он продолжал:

— Во главе новых Военно-воздушных сил Германии я вижу тебя. Мою точку зрения разделяют Розенберг, Гиммлер, Отто Дитрих, многие другие товарищи. Я, как руководитель политического отдела имперского руководства партии и комиссар по политическим вопросам, буду настаивать перед фюрером на твоей кандидатуре. А твоя задача — подбирать себе помощников среди летчиков. Герингу не верь. Подставив тебя фюреру, он расчищает дорогу себе и своим собутыльникам.

Этот разговор оставил в моей душе горький осадок. Я сожалел, что окружение фюрера уже делит шкуру неубитого медведя, тасует будущие портфели в государственном аппарате и армии, преследует узкогрупповые цели. Было обидно, что, ведя торг о моей кандидатуре, о моем желании, моем видении проблем, меня никто не спрашивал. И я решил: будь что будет. Никуда из Германии я не уеду. Я, в конце концов, баварец. Здесь моя родина. За нее я кровь проливал. И, если потребуется, я, как офицер, отдам за нее жизнь. Поступлю так, как скажет фюрер.

Берлин. 11 мая 1945 года

Большую часть дня Кети Хойзерман провела со специалистами подполковника Шкаравского. В беседе c экспертами, а затем еще раз письменно она охарактеризовала состояние зубов Гитлера и Евы Браун. Был составлен акт, в котором говорилось: «Гражданка Хойзерман Кети детально описала состояние зубов Гитлера. Ее описание совпадает с анатомическими данными ротовой полости вскрытого нами обгоревшего неизвестного мужчины». Хойзерман для Шкаравского снова нарисовала по памяти расположение зубов и протезов Гитлера и Браун, отметив их особенности. Шкаравский, сравнив рисунок, сделанный ею вчера, и новый, пришел к заключению об их тождественности. Акты экспертизы обгоревших трупов, показания Хойзерман, ее рисунки с описаниями зубов были переданы полковнику Грабину.

Зубной техник Фриц Эхтман после допроса, в ходе которого он, как и Хойзерман, по памяти нарисовал схему зубов и протезов Гитлера и Браун, был также направлен к Шкаравскому. В присутствии судебно-медицинских экспертов Эхтман дал подробное описание протезов, особенно отметив специальную конструкцию моста, выполненную им в сорок четвертом году для Евы Браун. Он обратил внимание на то, что только по одной этой конструкции, которая являлась его патентованным изобретением, можно было идентифицировать челюсти Браун.

Около шестнадцати часов Сизова привела Хойзерман к Грабину. В кабинете находились Савельев, молодой лейтенант-переводчик и еще три незнакомых офицера. Хойзерман спросила Сизову, не много ли ей чести от такого количества молодых и красивых русских офицеров? Сизова улыбнулась, но промолчала. Грабин пригласил всех за большой приставной стол, усадив Хойзерман в торце. Он дал знак младшему лейтенанту Иванову, и тот положил перед немкой коробку. Она с удивлением и тревогой поглядела на Грабина.

— Открывайте, фрёйлейн Хойзерман, — сказал полковник, подбадривая ее жестом руки, — открывайте, не бойтесь.