Полет Пустельги

Фрау Ганфштенгль оказалась высокой, под стать мужу, стройной блондинкой. Она была удивительно хороша, принадлежа к тому типу женщин, который мгновенно приковывает к себе внимание мужчин в любое время и при любых обстоятельствах. Причем тип этот не был распространен в Германии. Он относился к скандинавскому или, скорее, американскому. Образ именно такой женщины, с короткой стрижкой «каре», большими голубыми глазами, длинными ресницами, маленьким, чуть вздернутым, носом, слегка вытянутым скуластым лицом и подбородком с ямочкой, рекламировался голливудскими кинофильмами, заполонившими германские кинотеатры. Но манеры поведения, неторопливость и мягкость движений, внимательный взгляд ее очаровательных глаз выдавали в ней человека умного, культурного и доброжелательного. На ней было вечернее платье из темно-зеленого шелка с глубоким вырезом и черные лакированные туфли на невысоком каблуке. Каплевидной формы бриллиант на тонкой золотой цепочке, маленькие золотые сережки и обручальное кольцо даже не украшали, а придавали какую-то строгую завершенность ее образу, не отвлекали внимание, а, наоборот, подчеркивали очарование и достоинства этой женщины.

Елена Ганфштенгль, в девичестве Нимейр, была единственной дочерью весьма состоятельного германского бизнесмена из Бремена, эмигрировавшего в США. Ее мать происходила из старого шотландского рода Маккоронов, владевшего бумагоделательными заводами на Восточном побережье. Дед Елены командовал кавалерийской дивизией армии Линкольна в войне между Севером и Югом, стал генералом и сенатором. Таким образом, супруги Ганфштенгли оба были наполовину немцами, наполовину американцами. Мать Эрнста также происходила из знаменитой генеральской семьи, чьи отпрыски в то время занимали высокие посты в американской армии.

Одиннадцатилетний Эгон, старший сын Ганфштенглей, и восьмилетняя дочь Герта, ровесница нашей Инге, после знакомства без церемоний взяли с собой Инге и отправились на второй этаж в детскую половину дома. Пока служанка заканчивала сервировку, накрытого в просторной гостиной стола, женщины окунулись в свои разговоры, а Ганфштенгль предложил мне осмотреть дом. Ведя по комнатам, он рассказывал:

— В июле 1921 года, после десятилетнего отсутствия, я на пароходе «Америка» вернулся в Германию. Из Гамбурга в Мюнхен добирались поездом. На вокзале в Мюнхене нас встречали моя мама, старший брат Эдгар и сестра Эрна. Мы с Еленой поначалу поселились в отеле «Четыре времени года». Германия, как вы помните, представляла собой крайне наэлектризованный политический организм, расколотый на враждующие социальные группы, с разрушенной экономикой. Самая большая проблема, с которой мы столкнулись, состояла в отсутствии молока для родившегося сына. Его выдавали по карточкам. Но моя мать, — он весело рассмеялся, — верная своим коннектикутским корням, купила небольшую молочную ферму в Уффинге, на берегу озера Штафель, у самого подножия Альп, и таким образом решила все проблемы обеспечения нашей семьи продуктами. В отличие от большинства мюнхенцев мы не испытывали нужды в еде.

Кабинет Ганфштенгля и семейная библиотека представляли собой настоящее книгохранилище. Здесь находились ценнейшие европейские и американские издания по истории искусства и архитектуры, великолепные художественные альбомы, собрания сочинений немецких, русских, английских, французских, итальянских классиков, многотомные энциклопедии и словари. Видя мое изумление, Эрнст заметил:

— Здесь порядка пятнадцати тысяч томов. Примерно столько же в Уффинге. Кстати, Баур, — он подвел меня к одному из шкафов, — вы можете ознакомиться с английскими и американскими новинками по самолетостроению, проблемам развития авиации. Приходите запросто и берите все, что вам нужно.

В его кабинете мы выпили по стаканчику отличного виски. Он продолжил:

— Вскоре мы сняли очень неплохую квартиру на Генцштрассе, принадлежавшую падчерице известного художника Франца фон Штюка. Меня особенно радовало, что квартира располагалась в Швабинге, этом Монпарнасе Мюнхена. Здесь среди художников, поэтов, писателей, музыкантов и артистов я чувствовал себя, как рыба в воде. Многие из них были моими школьными товарищами, старыми знакомыми или клиентами моего покойного отца и дяди.

Пригласили за стол. У Доррит прошло чувство замешательства и стеснения, которое ее обычно охватывало в кругу незнакомых и особенно состоятельных людей. Она, похоже, нашла общий язык с Еленой, и они вместе рассаживали за столом раскрасневшихся от беготни детей. Сервировка стола изумляла, но не кричала роскошью и вычурностью. Майсенский фарфор, богемское стекло, венское массивное серебро, — все было подобрано со вкусом. Обед начался с множества овощных закусок, что было необычно для нас, баварцев, привыкших к изобилию окороков, буженины, копченой рыбы и паштетов. Вместо этого нам предложили свежие помидоры и огурцы, салат и шпинат, редис и приправленную виноградным уксусом капусту, сельдерей и укроп.