Похищение Европы

Но он уже знал, что Людмила Петровна в КГБ не работала никогда. Хотя дело с этим ведомством – точнее, с его предшественником – имела. Правда, безо всякого желания с ее стороны. Зато – долго. Ефим сразу после знакомства, повинуясь журналистскому инстинкту, быстро задал ей нужные вопросы, а она даже с удовольствием рассказала ему о своей, для России не такой уж необычной, жизни. Старушке очень не повезло с папой. Точнее, наоборот: очень повезло – папа был умным, любящим, талантливым и трудоспособным. А в коммунистической России иметь такой набор качеств было небезопасно. Потому что система десятилетиями практиковала перманентную ликвидацию своих лучших кадров. Ее папа не был ни чекистом, ни военачальником. Он был ученым. Но и ученым тоже не стоило слишком уж выделяться. Какая-то требуемая партией и правительством химическая реакция то ли не пошла, то ли пошла неправильно, и доктор химических наук Петр Евстигнеев сразу оказался изменником Родины. Вряд ли от этого ситуация с химической реакцией стала лучше. Зато стала очевидно лучшей ситуация для людей, ответственных за вверенный им НИИ. Причина научной неудачи оперативно была найдена и оказалась чрезвычайно банальной: происки зарубежной разведки. Петр Евстигнеев сумел дожить до свободы – но не до реабилитации! – проработав после выхода из зоны еще несколько лет школьным сторожем. Он и рассказал дочке, как мучились следователи, определяя разведку, на которую он работал. Немцы с японцами не годились – война с ними недавно была победоносно закончена. Для происков мирового сионизма не подходили пять известных поколений евстигнеевских предков: ни одной неправильной не то что фамилии, но даже – отчества. Американцы были так далеко, что допрашивавший его капитан госбезопасности не решился останавливаться и на этой версии. От такой неопределенности незадачливый химик сидел в СИЗО гораздо дольше, чем все прочие шпионы и диверсанты. И сидел бы еще и еще, да помогла ежедневная главная коммунистическая газета «Правда», как раз в то время с гневом обрушившаяся на Югославию и ее лидера Иосипа Броз Тито, осмелившегося возражать самому товарищу Сталину. В итоге Петр Евстигнеев мог гордиться своим приговором: десятка за шпионаж в пользу Югославии была прожита совсем не так плохо, как могла бы. Нестандартный приговор вызывал повсеместный интерес оперов в зоне и, безусловно, способствовал сохранению доктора наук на этом свете. Юная же Людочка и ее мама немедленно стали чсирами, что на нормальном языке означало – члены семей изменников Родины. Естественно, что чсиры не должны были гулять на свободе, тая свои коварные замыслы. Для них строились спецзоны, не слишком отличающиеся от тех, где сидели их близкие. В этих спецзонах царил такой же произвол, как и в прочих огороженных проволокой местах. Да и неогороженных тоже: сами же коммунисты позже описывали «подвиги» товарища Берии, долгие годы возглавлявшего главные карательные органы страны победившего социализма, а в свободное от основной работы время похищавшего юных москвичек прямо с оживленных столичных улиц для того, чтобы изнасиловать. С этим же столкнулась и морально не подготовленная комсомолка Людочка.

– Лагерь – это грязь, Ефимчик! – сладко затягиваясь табачным дымом, говорила ему старушка. – И не дай Бог попытаться остаться там чистеньким.

Ее стали насиловать прямо на входе в зону, в обязательной для всех «бане». Она сопротивлялась как могла. Девчонка была здоровая, и один из малых гэбэшных начальничков лишился глаза.

– И… чем кончилось? – осторожно спросил окунувшийся в чужую боль журналист.

– Чем и должно, – весело улыбнулась чистенькая старушка. – Мужиков-то было трое! Только руку еще сломали и избили сильно. Да пять лет настоящей зоны получила, с красной полосой на личном деле. Слава Богу, мама не дожила, умерла еще на этапе от воспаления легких.

«Наверное, и в самом деле слава Богу», – про себя согласился с Людмилой Петровной Ефим. А вслух спросил:

– А что за красная полоса?

– Склонность к побегу и насилию. В итоге вместо пяти просидела восемь: на меня вешали всех собак.

– А как же амнистия? Политических же начали выпускать! Вашего отца досрочно ведь выпустили.

– Папа был почти что политический, – засмеялась Людмила Петровна. – А я – уголовница. И даже хуже: я человека в форме глаза лишила! Это еще легко отделалась! Нет, – убежденно сказала Людмила Петровна. – Сейчас бы я не сопротивлялась. Но видишь ли, Ефимчик, мудрой становишься тогда, когда твоя мудрость уже никому не нужна. Сейчас-то меня вряд ли кто захочет насиловать…