Похищение Европы

– Что все плохо, – вздохнул Алек. – Нет туристов, нет денег. Нечем кормить детей. Вернее, кормить пока есть чем, но обучать в институтах уже не на что. А если война продолжится, то и еды не будет.

– А не отравят они нас? – вдруг заподозрил «культурный» чиновник, сидевший за одним столиком с не отходящей от него Катей. – Бусурманы все-таки.

– Не отравят, – с жалостью посмотрел на него Алек. – Мусульмане и террористы – это совсем разные понятия.

– Не знаю, не знаю, – недоверчиво пожал плечами чиновник, но есть не перестал, с удовольствием вгрызаясь в замечательно приготовленную баранину.

– А как они так быстро сумели все подготовить? – спросил Ефим экскурсовода. – Особенно – баранину.

– Я позвонил по сотовому, предупредил, – улыбнулся Алек. И, угадав мысли собеседника, тут же ответил на незаданный вопрос: – Комиссионных мне не платят. Просто им сейчас трудно, и я, как могу, помогаю.

– А вы не боитесь… – замялся Ефим.

– Что их братья сейчас где-то закладывают мину? – улыбнулся бывший израильский десантник. И сам же ответил: – Их братья – не закладывают. Но если нищета здесь усилится, то никто ни за что не сможет поручиться.

* * *

Под конец люди пошли в храм, освятить приобретенные здесь или привезенные с собой крестики и свечки.

Ефим положил купленные для своих друзей серебряные и деревянные крестики на невысокий постамент Камня помазания, известковую плиту изначально розового цвета, чтимую как место, где тело снятого с креста Иисуса было окроплено «смесью мирры и алоэ». Именно здесь его оплакала Богородица, прежде чем тело ее сына-Бога унесли в гробницу.

Потом прошел к самой гробнице, точнее, красивой ротонде – подарку российского царя, – ее укрывавшей. Здесь, от вечно горящей лампады, зажег сборные свечи, свитые из маленьких тоненьких. Тут же погасил их и положил в сумку: в трудный час они помогут его друзьям.

Сам Ефим верующим не был, поэтому, прежде чем совершать эти действия, спросил у местного монаха, имеет ли на то право. Монах ответил, что если с чистым сердцем, то – имеет.

Береславский обладал огромным количеством недостатков и немалым – пороков. Но к друзьям относился всегда правильно, а потому решил, что освятит подарки по праву.

Закончив процесс, отошел на двадцать шагов в сторону, к выходу из храма, ведущему на одну из улиц Старого города. Там, прямо у входа, сел на маленькую каменную скамейку и стал смотреть то внутрь храма, то на серое, нетипичное для Иерусалима небо, то на разноцветные древние камни, усеянные мельчайшими трещинками и прожилками.

* * *

Из глубины храма в зал вышла Людмила Петровна. Остановилась подле Камня помазания, встала на колени, перекрестилась и прикоснулась к нему губами. Потом положила на теплый камень руку, минуты две провела молча, недвижно. Потом встала и ушла.

Затем туда же вышла Даша. На колени она не вставала и не крестилась. Но, судя по тому, как шевелились ее губы, Даша тоже о чем-то просила Бога. И Ефим догадывался – о чем.

Свои крестики положил на Камень и вышедший чуть позже Агуреев. Он был спокоен и печален.

Да почти все пассажиры «Океанской звезды» неуловимо изменялись, подходя к очередной святыне. Они как будто становились светлее и духовно чище.

* * *

В этот момент раздалась музыка. Негромкая и такая светлая, что Ефим даже не сразу понял ее природу. Потом сообразил: он же сам видел, как пожилые монахи-армяне поднимались в свой придел для начала молитвы.

* * *

Ощущение было ирреальное, словно ты вдруг выпал из времени, из хода событий. И остался один на один – с вечным. Ефим буквально плыл в покое и каком-то ясном мысленном просторе.

* * *

Он не знал, сколько минут провел в таком состоянии; Алек, чувствуя настрой людей, никого не торопил – ведь он именно этого и добивался.

К действительности вернул не экскурсовод и не приближающееся время отъезда, а громкий резкий хлопок, раздавшийся где-то за стенами Старого города, но совсем неподалеку, метрах в трехстах.

Везде задребезжали стекла, а еще через мгновение по всему городу завыли, растревоженные ударной волной, сирены автомобильных сигнализаций. У немногочисленных израильтян мгновенно затрезвонили мобильники: после каждого теракта – а это был, без сомнения, очередной теракт – вся маленькая страна мгновенно обзванивала своих близких и друзей, вышибая коммуникационную сеть из нормального режима работы. Оно и понятно: в этой стране, не имеющей тыла, никто не мог чувствовать себя в полной безопасности. А главное – не мог освободиться от постоянной, гнетущей тревоги за жизнь своих детей и родителей.

* * *

– Взорвался очередной урод, – здесь же, во дворе храма, нехотя и негромко ответил на вопрос Ефима немолодой араб, которому только что позвонили на мобильный телефон. – На автобусной остановке. Убил себя и женщину.