И с выражением, в котором смешались одновременно хитрость, алчность и притворное разочарование, он, переминаясь с ноги на ногу, добавил:
– Что делать будем?
– У тебя бабушка есть? – спросил я.
– Имеется, – удивленно ответил он. – А вы откуда знаете? И правда есть бабушка, старенькая уже.
– Хорошо, – продолжал я. – Тогда ступай к ней и скажи, чтобы она не переживала по поводу возможных несчастных случаев, которые могут произойти с нами в дороге, – ты ведь знаешь, всякое может случиться. Господь иногда посылает испытания.
Здесь я благочестиво возвел глаза к потолку.
– Ох, посылает, ваше превосходительство, – вставил мой собеседник. – Мы ведь люди простые.
– Так вот, чтобы не расстраивать престарелую даму в том случае, если лошадь твоего дяди, не дай бог, повредит переднюю ногу или вдруг пострадает задняя нога лошади твоего брата, я решил передумать и не ехать с тобой сегодня, а возьму-ка я лучше завтра почтовых лошадей на станции.
Хитрец мой при этих словах встревожился, очевидно испугавшись потерять возможный заработок. Энергично потерев лоб, он воскликнул:
– За пять рублей отвезу, ваше превосходительство.
– А как же твой брат?
– Неважно, он – скотина. Поехали.
– Нет, – отвечал я. – Подожду, пожалуй. Лошади на почтовых станциях просто великолепны. Я слышал, они скачут как ветер. Горожане от них глаз отвести не могут, а смотритель их обожает.
– На четырех рублях сойдемся, ваше превосходительство.
– А если дядя твой тебе всыплет? Мне бы не хотелось, чтобы ты пострадал.
– Ничего, – прозвучал ответ. – Едем.
И, уладив таким образом щекотливый вопрос, мы скоро отправились в путь, к вящему неудовольствию моего низкорослого слуги Назара, сердце которого, как говорят на Востоке, заставила дымиться одна голубоглазая сирена из Орска – и это притом, что он был женат.
Глава XV
Местность вокруг нас полностью переменилась. Оставив позади все признаки цивилизации, мы ехали уже по первобытной степи. И это была далеко не та степь, которая описана путешествующими по ней в летние месяцы. С наступлением тепла сотни неоседлых племен, как их праотцы в давние времена, кочуют по ней с места на место со своими семьями, отарами и стадами. Безотрадный характер всей этой огромной и плоской пустоши смягчается живописными кибитками, юртами и сотнями лошадей, пасущихся на сочных травах и являющихся источником значительного богатства для киргизов.
Мало кого развлечет созерцание большого стола, покрытого простой белой скатертью. Если пределы подобного стола мысленно раздвинуть до бесконечности, это и будет описанием ландшафта, протянувшегося после Орска на следующую сотню миль. Справа, слева и вообще везде простиралась ослепительно-белая плоскость, нестерпимо сиявшая под полуденным солнцем; а когда божество света склонялось к западу, мир вокруг постепенно тускнел, превращаясь в безбрежный, бесцветный, безжизненный океан. Местами клубился препятствующий взору туман и различные испарения. Они сгущались в темном вечернем воздухе, и пустыня вокруг медленно погружалась во мрак. То была картина потустороннего мира, гнетущая острым ощущением одиночества и в то же время потрясавшая своей необъятностью; круг, центр которого находился везде, а сама окружность – нигде. Такой видел я степь поздним вечером и ранним утром, когда глаза мои от усталости слипались, высматривая в тщетной надежде почтовую станцию.
По прибытии на первую нашу остановку, располагавшуюся в двадцати семи верстах от Орска, Назар подошел ко мне и сказал:
– Сил нет, барин, как спать хочу. Три ночи без сна. Не выдержу, если дальше поедем.
Поразмыслив, я понял, что бедняга мой прав. Сам я время от времени мог слегка подремать, тогда как ему это было заказано. Мне стало неловко – в своем эгоизме я загнал и без того резвую лошадку; парень ведь проявил себя лучше некуда в ту ночь, когда мы застряли в снегу.