Поездка в Хиву

Отъезд с фельдъегерем – Чаевые – Неудача – Книга жалоб – Ландшафт становится интересней – Торговля шалями – Восточная сказка – Подгорная – Круча – Ура – Трактир в Орске – Тазик и полотенце – Радостное лицо слуги – На конюшне нет лошадей – Человек с лошадьми – «У тебя бабушка есть?» – Голубоглазая сирена

Утром я твердо вознамерился извлечь выгоду из моей встречи с фельдъегерем и дальше ехать в его сопровождении, дабы скорее достичь цели своего путешествия. Курьер нисколько не возражал, и после длительной задержки с выдачей лошадей мы выехали с ним вместе. Преимуществом его компании являлось также и то, что он вез лопаты для откапывания саней, в случае если лошади собьются с пути и застрянут в сугробе. Основная сложность заключалась в том, чтобы не отстать от него, поскольку почтовым курьерам на станциях выдавались только лучшие лошади. Однако я рассчитывал на силу чаевых, которыми можно достучаться до сердца любого русского ямщика и которые до настоящего момента служили мне безотказно. Следует знать, что подкупленный вами Ииуй повезет вас, не принимая в расчет интересы своего хозяина, и общепринятую норму десять верст за один час можно легко обратить в пятнадцать.

Впрочем, увы! Все мои расчеты пошли прахом; меня снова постигло разочарование. В голове у меня появились мысли о каких-то махинациях и темных силах, тайно препятствующих моему продвижению вперед. Первые полчаса пути я еще слышал колокольчик на фельдъегерских санях, а затем задремал.

Проснувшись через некоторое время, я уже не уловил этих звуков; лошади мои шли пешком. Соскочивший с облучка ямщик нещадно хлестал их кнутом, тщетно понуждая перейти на рысь.

– Сколько верст после станции проехали? – спросил я.

– Пять, барин, – был ответ.

Я взглянул на часы. За последние полтора часа мы продвинулись не более чем на три мили, поэтому даже с учетом ямщицкой плети и всей его грубой брани мне с трудом верилось, что эта вялая упряжка довезет нас до следующего пункта.

Ехать вперед не имело смысла, поэтому я приказал возвращаться. На станции я сразу вызвал смотрителя и попросил книгу, куда путешественники могли заносить жалобы и претензии.

Там я описал, как меня и курьера задержали на сорок пять минут, считая с того момента, когда мы потребовали лошадей, и насколько предоставленная мне упряжка не соответствовала самым элементарным требованиям. В конце своей записи я посоветовал наказать смотрителя за содержание в подведомственном ему хозяйстве абсолютно бесполезных тягловых животных.

Изложив таким образом свою жалобу, я прочел ее вслух другим путешественникам, которых это тоже касалось и которые живо поддержали меня, поскольку и они претерпевали неудобства из-за подобной халатности. Смотритель весьма встревожился, заверяя, что прежде на него никто никогда не жаловался, что он потеряет место и что, если я соизволю простить его, он никогда более не затруднит ни одного проезжающего.

– Помилуйте, батюшка, Христа ради! – восклицал он. – А я уж вам самых быстрых лошадок расстараюсь! Самых откормленных.

– Обещаете, что нагоню фельдъегеря на следующей станции? Тогда прощу. В противном случае будете наказаны за свою недобросовестность.

Смотритель воспрял духом, а я сделал приписку в книге об отказе от всех претензий при условии выполнения моих требований, с чем он, к вящему удивлению, в итоге благополучно справился.

На следующем отрезке пути ландшафт стал привлекательней. Невысокая горная цепь по левую руку временами прерывалась на целую милю. Иногда перед нами вырастала одиноко стоявшая громада, высотою своей как будто стремившаяся восполнить пробел, возникший в цепи. Сквозь легкий пушистый снег проглядывал травяной покров разнообразных оттенков. Доминировали золотистые и густые коричневые тона. Темные, подобно маслинам, ежевичные заросли, а также угрюмые хвойные рощи резко выделялись на фоне сверкавшего под полуденным солнцем снежного покрова. На ветвях елок и сосен тончайшей паутиной лежал иней. Эти хрупкие льдинки переливались всеми цветами радуги. Ледяная пленка, мириадами нитей окутавшая там и сям частый кустарник, кое-где уже подтаяла от солнечных лучей, распадаясь на ярко блестевшие участки, и местами плыла по воздуху, подхваченная легким ветром. Причудливые завалы из упавших деревьев и сучковатых пней, наполовину скрытые от наших взоров своим зимним одеянием, напоминали неких доисторических гигантов, пробуждающихся к жизни и пытающихся вырваться из снежного плена.