Подземные. Жив

Никада не забуду я тот день, птушта стока всево тама сразу было. Началось, как мы с Дылдой встали, када тока солнце опять красное вернулось, и он яишни чутка сварганил с завтраком, чтоб Шиле еще чутка поспать. Деда, ничё нет на свете лучше яишни с завтраком поутру, птушта пробник твой всю ночь не работал, и все, что таково жувабельново да пахучево от жарехи в нево попадат, от нево так и охота всехний завтрак слопать весь туда-сюда по всей улице семь раз, рази ж нет? Как мы на улицу спустились да я увидал всех дядек тех, что яишню с завтраком в лавке на углу жуют, тута мне и охота стала слопать все завтраки, какие тока есть в городе Нью-Йорке. Прохладное такое утро стояло, и шести часов еще не случилось, на мне-то носки новые да черный Дылдов свитр, а Шила уж заштопала дыры у мена на штанах, и я весь такой готовый иду. И знаешь, что перво-наперво сталось? Стоим мы в дверях, а Дылда газету читат, объявлянья «требуется», а на улице дюже зябко да промозгло, и все, кто мимо идет на ахтобус к работе, кашлят да харкат, и вид у них точно весь жалкий от работы в городе Нью-Йорке, а одни газеты читат с самым что ни есть мрачным да разобиженным видом, кабутто газеты жалыватся точь-в-точь на то, чё им так видеть охота была, и тута дядька такой из толпы выходит, а он Дылду знат.

– Ну, здаров, папашка, – грит он и Дылде ладошу засвечиват, а Дылда ему свою показал, и они ими эдак хлопнулись. – Тока не гри мне, ты опять работу ищешь, – грит дядька, а Дылда ему ответил, что верняк, так и есть. – Ну, слушь меня тада, есть у меня для тебя работенка. Брата Хенри маво ты знашь. Он сёдни утром ишо не вставал. Я тока что с ним перетер. Грю: «Хенри, тебе рази ж не надо на работу иттить на печенюшную ту фабрику, что на той-как-ее улице?» А он под подушу себе сунулся и грит оттуль: «Ну, наверно, надо, угу», – а сам ни косточкой не дрыгнет. «Хенри, ты, что ль, не встаешь? Хенри! Ну чего, Хенри? Эй, йю-хуу, Хенри?» Мужик этот взял себе да решил дальше спать, тока и всё, – и дружбан этот Дылдин на десять шагов отошел, а потом взад вернулся.

– Думаешь, уволят его? – спрасил у нево Дылда, весь в любопытствии, и дядька ему грит:

– Хенри? Уволят ли его? – Кошкины песьки, коль не ушел он сызнова, а потом опять не вернулся. – Ты в смысле – Хенри? – и вбок куда-то глядит, да головой качат, а сам такой уставший весь, кабутто ток и могет, что голову свою вниз свесить: – Шу-иии, да у него по этому делу мировой рекорд. Его увольняли раз больше, чем меня нанимали.

– А какой адрес у этого места? – Дылда грит, и дядька ево знал да сказал ево нам, и еще пару смешных шуток отмочил, а потом грит: – С букой там поосторожней, – када мы с Дылдой двинули к той работе на фабрике. В общем, годный он такой оказался.

Поехали мы на подземке, потом по улице пошли к реке, и тама была печенюшная фабрика. Такое просто здоровенное старое место с трубьями да куча машин внутри громыхат, а запах от нево везде дюже сладкий идет, отчево хошь не хошь, а улыбу надавишь.

– А чего, хорошая это работа будет, – грит Дылда, – потому как пахнет приятно, – и мы прыг по ступенькам да в контору шмыг. Тама у часов с пробивкой начальство стоит да не понимат, где этот Хенри запропастился, наверно. Подождали мы на лавке полчаса, а потом начальство грит, что пускай уж Дылда тада лучше за работу сразу берется, птушта никто больше уже не появится. Дылде пришлось сколько-то в бумагах писать, а потому сказал он мне в парке ждать через дорогу до полудня, а потом притти с ним пообедать. И тута ж себе на работу двинул, дюже быстро.

«Шила довольная будет», – грю я себе, птушта знаю.

Все утро ждал я в том парке. Парк был совсем крохотуля с железными перилами и какие-то кусты в нем, да качели и все такое, я просто сидел почти все время да глядел на парочку другой детворы, да про жись свою прикидвал. С пацаненком белым подружился, какой с мамой своей в парк пришел. Шикарный с виду такой, в синем косюмчике на пугвицах золотых, в чулочках по колено и в красной шапочке, как на охоту. Разговаривал он дюже приятственно да на скамейке весь устраивался. Мама евойная книжку читала на другой скамейке да улыбалась нам по-доброму.

– А ты чего тут ждешь? – спрашиват он меня, и я грю:

– У меня братец вона в той фабрике тама работат.

Он грит:

– А чего ты гришь тама, ты из Техаса, что ли, на Западе?

– Техас на Западе? – грю я. – Не, я вовсе не оттуда, я с Северной Кэролайны.

– А там у вас ковбои есть? – спрашиват он, и тута я соврал, грю – есть, тута-то мы и давай болтать. Мне тот пацанчик дюже понравился. Мы б с ним и еще поболтали, да тока ему быстро домой надоть было чапать. Мы с ним уж гонки намылились делать, а он ушел. Ух, а волосья у нево такие золотые все были, а глаза синие-синие, и я больше никада ево не видал.

В общем, в полдень я к фабрике подхожу, глядь – а тама Дылда у окошка с лопатой. Мне тока на бочке надоть было посидеть за тем окошком, а оно открыто было, и поглядеть на Дылду, пока нам не пришла пора есть.