Подвигов время грядет (СИ)

Ковер застонал и слабо задергался, но ни слова не сказал.

Аскольд приложил ладонь к глазам на манер козырька и сощурился, разглядывая горизонт и изогнувшиеся на нем потягивающимися котами спинки холмов. Сплошная зелень, не разбавленная пока благоухающими цветами, да ярко-голубое небо. И никого. Тогда мечник достал со вкусом украшенные рог и затрубил, а закончив, наклонил голову, прислушиваясь. И услышал ответ — ему вторил зов рога с юго-востока.

Не торопясь и не обращая внимание на тщетные усилия ковра пнуть его, Аскольд Витт сгрузил своего подопечного на землю, погладил по морде коня, чтобы тот был послушным и не затаптывал неразумного. Пошарив по кустам и высоким прибрежным зарослям, он нашел то, что искал — тщательно схороненный, связанный на совесть плот. И все так же без спешки, то и дело поглядывая на тот берег и бросая беззлобные комментарии заинтересованно фыркающему коню, надежно закрепил коврового пленника на плоту.

— Не утонешь, потому что мы были так добры, что все предусмотрели, — вежливо, но не без самодовольства заметил Аскольд. — Что ж, можно отправлять.

Ковер промычал что-то ругательно-проклинательное.

— В добрый путь, — пожал плечами благородный воин, сталкивая плот в воду и следя, как тот уносится вниз по течению и как дергается на нем нервный ковер.

*

Осверин вынул травинку изо рта и кивнул на реку:

— Вон плывет ваш клиент, ловите, — и сунул травинку обратно.

Хмурые, молчаливые люди, стоявшие рядом, спустились к воде. На них была легкая броня и накидки без опознавательных знаков, волосы коротко подстрижены, никаких украшений или приметных черт. По именам они друг друга не звали. Профессионалы, что сказать. Они неторопливо выловили плот, отвязали ковер и, перебрасываясь скупыми репликами, вытащили его на траву. Осверин наблюдал за ними из седла, и рядом с его сумкой и гитарой был приторочен рог.

— Моя часть уговора соблюдена, — кашлянул он, — мы квиты.

Старший из отряда выпрямился и окинул менестреля бесцветным взглядом. Сам он ничем не отличался от своих подчиненных, и только долгое наблюдение помогло бы понять, кто среди них главный.

— Можешь ехать, бард, — легкий северный акцент.

И он отвернулся к ковру.

Осверин пожал плечами, легонько толкнул коня пятками в бока, и уехал в зеленые холмы, которые еще не цветут, и потому кажутся мягкими и домашними, гостеприимными для любого путника, въехавшего в их край. Менестрель чувствовал себя необычайно легким и даже пустым, и голова приятно пуста от мыслей, и весь он, кажется, стал почти этими ласковыми холмами и бескрайним голубым небом, безоглядно и навсегда. Впервые за долгое время не хотелось коснуться струн — так прекрасна и живительна была та тишина.

Он ехал не торопясь и просто улыбался.

Вечером Осверин был уже в крохотном городке. Один храм, площадь напротив него, да расходящиеся лучами в стороны улочки — вот и весь сказ. Здесь ни музыканту, ни воину не сорвать куш, но для отдыха от безумств столиц и не спящих никогда королевских трактов места лучше было не сыскать.

В одном из двух более менее приличных трактиров менестрель нашел, что искал — впечатляющую фигуру мечника за столом в углу. Подходить не стал, только присел вполоборота за стойку и покатил по столу монетку к трактирщику. Тот ловко поймал медяк, и он тут же исчез под столом.

Мужчина с соседнего стула покосился на Осверина недобрым взглядом. Тяжелым, таким, от которого хочется отводить глаза. Он скрывал одежду под плащом и был ни капли не пьян, как и его сосед, и возле них почти шепотом переговаривались еще трое. Какая неуютная компания подобралась, а.

Трактирщик поставил перед менестрелем кружку.

— Споешь, парень? Если им понравится, ужин и выпивка за мой счет, если очень понравится — то и постель.

Стандартное предложение для странствующего музыканта. Осверин улыбнулся и снял со спины гитару.

— Спою вам свою коронную, — чуть громче, чем следовало, объявил он. Некоторых усилий стоило не стрельнуть глазами в угол, но менестрель знал, что его услышали, и вскоре краем глаза заметил плавное движение с той стороны.

Тренькнули струны. Пробный аккорд всегда словно смущенный, а вот второй уже будет полноценным созвучием. Третий же — ожившим под пальцами искусством…

— Эй, не про миледи Ночь ли ты собрался играть?! — рявкнул Аскольд подчеркнуто-грубо, еще идя между столами к стойке. — А знаешь вообще, о ком эта песня?

— Представь себе, знаю! — Осверин посмотрел на обидчика с вызовом.

— Не знаешь, раз собрался бренчать ее здесь!

Менестрель вскинул голову в тщательно отрепетированном негодовании:

— Да не приставай же ты к музыканту, мил человек! Нашел тут, к кому привязаться! Сиди дальше топись в вине, а вечер мне и всем этим веселым людям не порти, а.

Аскольд с трудом сдерживался, чтобы не рассмеяться, и уголки его губ уже предательски подрагивали. Осверин, более опытный лицедей, смог бы продержаться еще минут десять, но от одного взгляда на друга в таком положении ему самому хотелось смеяться.

— Это ты пристал ко мне и к остальным со всей дурацкой игрой, парень. Прекращай.

— Сам прекращай… парень!