— Про красавчиков она уж точно ничего не говорила, но, кажется, теперь я знаю гора-а-аздо больше, — Миерис поднялась и оправила широкие, едва отличимые от юбки восточные штаны из какой-то узорной ткани. — Передам от тебя привет. А еще — знаешь, менестрель, будь добр, продолжай играть. Без твоих песен этот мир совсем никуда бы не годился.
И она ушла по карнизу, как будто шла по ровной земле, а Осверин откинулся назад, прикусив губу и созерцая небо. Потом подорвался с места, так резко, что задержал дыхание, спрыгнул с подоконника и рванул в комнату. Торопливо скинул с гитары вещи («Прости, моя хорошая, как я только мог, прости!»), плюхнулся прямо на пол, настраивая сбившийся строй и с дрожью предвкушения вслушиваясь в родное звучание.
Больше он не выпустит ее из рук и не станет колебаться — он же менестрель. Это его судьба.
Осверин провел по струнам и с удовольствием подумал, что настроена гитара идеально. Он уже знал, что хочет сыграть.
***
…Время летит стремглав и больше не дает нам задерживаться в тех днях столь надолго.
Вот и снова лето. Теплый июнь, полный зелени, света, свежий и живой. Аскольд и Осверин стоят на вершине холма, а их лошади, расседланные, наперегонки несутся к подножию, утопая в душистой траве.
Между холмов петляет лента дороги. Она уводит в сердце королевства, туда, где среди плодородных земель рассыпаны замки благородных веселых лордов, а небо рассекают их гербовые флаги с целым глоссарием — там и драконы, и грифоны, и волшебные мечи древних — говорят даже, если поискать, они водятся до сих пор в этом мире. Но кто знает?..
Аскольд молча повернулся к Осверину. Тот собирался было сказать что-то, но только махнул рукой и сделал шаг навстречу. Они обнялись. Тренькнула гитара.
— Когда будешь в окрестностях… — начал Аль.
— Да, я знаю, братец, знаю, — мяукнул менестрель где-то на уровне его плеча, чуть не всхлипывая.
— Приноси свои песни, Рин, братишка.
Тот кивнул и похлопал файтера по широкой спине. Путь музыканта лежит в бескрайние поля, лорда — в замок. Менестрель пройдет дороги за двоих, найдет невиданных чудес за себя и за брата и ухитрится вернуться назад — седым, добела седым.
Однако время летит стремглав и тянет нас за собой. Тот, подвигов век, подергивается дымкой тумана новых лет, и грядущие дни уже тянутся из-за горизонта…
А вдали, среди летних пряных трав, тает конная фигура менестреля, покачивающегося в седле и перебирающего струны своей верной гитары. Из седельной сумки торчит тонкая, без изысков смастеренная флейта, даже дудочка — старинная, из тех, что звучат диковинными голосами. Думаю, вам ее уже приходилось слышать, ведь так?