Подвигъ

«А если я другого люблю?» — спросила Соня съ нежданной живостью, когда они снова побрели по улицѣ. «Это ужасно», — сказалъ Мартынъ и почувствовалъ, что было какое-то мгновеніе, когда онъ могъ Соню удержать, — а теперь она опять выскользнула. «Убери руку, мнѣ неудобно итти, что за манера, какъ воскресный приказчикъ», — вдругъ проговорила она, и послѣдняя надежда, блаженно теплое ощущеніе ея голаго предплечья подъ его рукой, — исчезло тоже. «У него есть по крайней мѣрѣ талантъ, — сказала она, — а ты — ничто, просто путешествующей барчукъ». «У кого — у него?» Она ничего не отвѣтила и молчала до самаго дома; но на прощаніе поцѣловала еще разъ, закинувъ ему за шею обнаженную руку, и, съ серьезнымъ лицомъ, потупясь, заперла снутри дверь, и онъ прослѣдилъ сквозь дверное стекло, какъ она поднялась по лѣстницѣ, поглаживая балюстраду, — и вотъ — исчезла за поворотомъ, и вотъ — потухъ свѣтъ.

«Съ Дарвиномъ вѣроятно было то же самое», — подумалъ Мартынъ, и ему страшно захотѣлось его повидать, — но Дарвинъ былъ далеко, въ Америкѣ, посланный туда лондонской газетой. И на другой день простылъ слѣдъ этого вечера, точно его не было вовсе, и Соня уѣхала съ друзьями за-городъ, на Павлиній островъ, тамъ былъ пикникъ, и купаніе, Мартынъ объ этомъ даже не зналъ, — и, когда вечеромъ подходилъ къ ея дому, неся подмышкой большую плюшевую собаку съ малиновымъ бантомъ, купленную за пять минутъ до закрытія магазина, то встрѣтилъ на улицѣ всю возвращавшуюся компанію, и у Сони на плечахъ былъ пиджакъ Каллистратова, и какая-то вспыхивала между ней и Каллистратовымъ шутка, смыслъ которой никто Мартыну не потрудился открыть.