Подвигъ

Любопытство Мартына росло. Блужданія по пляжу, поцѣлуи, которые всякій могъ подсмотрѣть, начинали казаться слишкомъ растянутымъ предисловіемъ; зато и желанная суть вызывала безпокойство: нѣкоторыя подробности Мартынъ представить себѣ не могъ и боялся своей неопытности. Незабвенный день, когда Алла сказала, что она не деревянная, что такъ къ ней прикасаться нельзя, и что, послѣ обѣда, когда мужъ будетъ прочно въ городѣ, а Софья Дмитріевна закейфуетъ у себя въ комнатѣ, она зайдетъ къ Мартыну въ номеръ, чтобы показать ему чьи-то стихи, этотъ день былъ какъ разъ тотъ, который открылся разговоромъ о дядѣ Генрихѣ и комнатномъ телефонѣ. Когда, уже въ Швейцаріи, дядя Генрихъ подарилъ Мартыну на рожденіе черную статуэтку (футболистъ, ведущій мячъ), Мартынъ не могъ понять, почему въ то самое мгновеніе, какъ дядя поставилъ на столъ эту ненужную вещь, ему представилось съ потрясающей яркостью далекое, нѣжное фалерское утро, и Алла, сходящая по лѣстницѣ. Сразу послѣ обѣда онъ пошелъ къ себѣ и принялся ждать. Мыльную кисточку Черносвитова онъ спряталъ за зеркало, — она почему-то мѣшала. Со двора доносился звонъ ведеръ, плескъ воды, гортанная рѣчь. На окнѣ мягко набухала желтая занавѣска, и солнечное пятно ширилось на полу. Мухи описывали не круги, а какіе-то параллелепипеды и трапеціи вокругъ штанги лампы, изрѣдка на нее садясь. Мартынъ волновался нестерпимо. Онъ снялъ пиджакъ и воротникъ, легъ навзничь на кушетку, слушалъ, какъ бухаетъ сердце. Когда раздались быстрые шаги и стукъ въ дверь, у него что-то сорвалось подъ ложечкой. «Видишь, цѣлая пачка», — сказала Алла воровскимъ шопотомъ, но Мартыну было не до стиховъ. «Какой дикій, Боже мой, какой дикій», — глухо приговаривала она, незамѣтно ему помогая. Мартынъ торопился, настигалъ счастье, настигъ, и она, покрывая ему ротъ ладонью, бормотала: «Тише, тише... сосѣди...»

«Это по крайней мѣрѣ вещица, которая останется у тебя навсегда, — яснымъ голосомъ сказалъ дядя Генрихъ и слегка откинулся, откровенно любуясь статуэткой. — Въ семнадцать лѣтъ человѣкъ уже долженъ думать объ украшеніи своего будущаго кабинета, и, разъ ты любишь англійскія игры...» «Прелесть», — сказалъ Мартынъ, не желая дядю обидѣть, и потрогалъ неподвижный шаръ у носка футболиста.

Домъ былъ деревянный, кругомъ росли густыя ели, туманъ скрывалъ горы; жаркая желтая Греція осталась дѣйствительно очень далеко. Но какъ живо еще было ощущеніе того гордаго, праздничнаго дня: у меня есть любовница! Какой заговорщическій видъ былъ потомъ вечеромъ у синей кушетки! Ложась спать, Черносвитовъ все такъ же скребъ лопатки, принималъ усталыя позы, потомъ скрипѣлъ въ темнотѣ, просилъ не тяжелить воздуха, наконецъ храпѣлъ, посвистывая носомъ, и Мартынъ думалъ: ахъ, если бъ онъ зналъ... И вотъ однажды, когда мужу полагалось быть въ городѣ, а въ его и Мартыновой комнатѣ, на кушеткѣ, Алла уже поправляла платье, успѣвъ «заглянуть въ рай», какъ она выражалась, межъ тѣмъ, какъ Мартынъ, вспотѣвшій и растрепанный, искалъ запонку, оброненную въ томъ же раю, — вдругъ, сильно толкнувъ дверь, вошелъ Черносвитовъ и сказалъ: «Ишь ты гдѣ, матушка. Я, конечно, забылъ захватить съ собой письмо Спиридонова. Хорошенькое было бы дѣло». Алла провела ладонью по смятой юбкѣ и спросила, наморщивъ лобъ: «А онъ уже далъ свою подпись?» «Этотъ старый скотъ Бернштейнъ все воду возитъ, — сказалъ Черносвитовъ, роясь въ чемоданѣ. — Если они желаютъ задерживать деньги, то пусть сами, скоты, выкручиваются». «Главное, — сказала Алла, — не забудь объ отсрочкѣ. Ну что, нашелъ?» — «На катерѣ къ чертовой матери — бормоталъ Черносвитовъ, перебирая какіе-то конверты. — Оно должно быть. Не могло жъ оно запропаститься въ самомъ дѣлѣ». «Если оно пропало, тогда вообще все пошло прахомъ», — сказала она недовольно. «Тянутъ, тянутъ, — бормоталъ Черносвитовъ, — вотъ и возись съ ними. Опупѣть можно. Я буду очень радъ, если Спиридоновъ откажется». — «Да ты не волнуйся такъ, найдется», — сказала Алла, но видимо и сама была встревожена. — «Есть, слава Тебѣ, Господи!» — воскликнулъ Черносвитовъ и скользнулъ глазами по найденному листку, при чемъ отъ вниманія челюсть у него отвисла. — «Не забудь сказать объ отсрочкѣ», — напомнила ему Алла. «Добже», — сказалъ Черносвитовъ и поспѣшно вышелъ.

Этотъ дѣловой разговоръ привелъ Мартына въ нѣкоторое недоумѣніе. Ни мужъ, ни жена не притворялись, — они дѣйствительно совершенно забыли о его присутствіи, погрузившись въ свои заботы. Алла, однако, сразу вернулась къ прежнему настроенію, посмѣялась, что въ Греціи такія скверныя дверныя задвижки — сами выскакиваютъ, — а на тревожный вопросъ Мартына пожала плечами: «Ахъ, я увѣряю тебя, онъ ничего не замѣтилъ». Ночью Мартынъ долго не могъ уснуть и все съ тѣмъ же недоумѣніемъ прислушивался къ самодовольному храпу. Когда, черезъ три дня, онъ съ матерью отплывалъ въ Марсель, Черносвитовы пріѣхали провожать въ Пирей: они стояли на пристани, держась подруку, и Алла улыбалась и махала мимозовой вѣткой. Наканунѣ, впрочемъ, она всплакнула.

X.