Под знаком Близнецов. Дикий горный тимьян. Карусель

Мы прошли через холл, вызывая оживление своим внезапным появлением, напоминая привидений во время пира. Разговоры стихали, люди изгибали брови. Мы дошли до парадной двери-вертушки, которая выбросила нас в ночь. Дождь уже прекратился, но среди ветвей еще гулял ветер.

Дэниел посмотрел в небо:

– Какая погода будет завтра?

– Наверное, хорошая. Возможно, ветер унесет с собой ненастье.

Мы подошли к машине. Дэниел открыл для меня дверцу.

– Во сколько встречаемся?

– Около одиннадцати. Я приеду за тобой, если хочешь.

– Нет. Я поймаю попутку до Пенмаррона или сяду в автобус. Но обязательно буду, не уезжайте без меня.

– Ты еще должен показать нам дорогу.

Я села за руль.

– Прости за этот вечер, – попросил Дэниел.

– Я рада, что ты мне все рассказал.

– И я. Спасибо, что выслушала.

– Спокойной ночи, Дэниел.

– Спокойной ночи.

Он захлопнул дверцу, а я завела двигатель и поехала по извилистой дороге, следуя за светом фар и удаляясь от Дэниела. Не знаю, сколько он еще стоял там, глядя мне вслед.

6

Тем вечером мы с Фиби болтали до поздней ночи. Предавались воспоминаниям о тех днях, когда Чипс был жив. Вернулись в еще более раннее прошлое, в Нортумберленд, в Уиндиэдж, где Фиби провела свое детство, бегая по окрестностям, как дикарка, и катаясь на лохматом пони по берегам холодных северных вод.

Мы болтали о моем отце и о том счастье, которое он обрел со второй женой, а Фиби вспоминала их детские путешествия в Дунстанбург или Бамбург, зимние встречи, ярко-красные куртки охотников, похожие на ягоды среди мороза, и гончих, мчащихся по заснеженным полям.

Говорили о Париже, где Фиби училась, и о маленьком домике в Дордони, который они с Чипсом купили в один из своих прибыльных годов и куда она ежегодно возвращалась писать картины.

Обсудили Маркуса Бернштейна, мою работу и квартирку в Ислингтоне.

– В следующий раз, как буду в Лондоне, приеду погостить у тебя, – пообещала Фиби.

– У меня нет комнаты для гостей.

– Тогда я посплю на полу.

Фиби рассказала мне о новом Обществе искусств, только что сформировавшемся в Порткеррисе, где она была учредителем. В подробностях описала дом старого и знаменитого гончара, который вернулся в Порткеррис, чтобы провести последние годы жизни среди узких улочек, где он и родился восемьдесят лет назад в семье рыбака.

Мы вспомнили Льюиса Фэлкона.

Однако мы не упоминали о Дэниеле. Словно пришли к тайному соглашению, что не станем произносить его имя.

После полуночи Фиби наконец собралась спать. Я помогла ей задернуть шторы, разобрать постель и раздеться, что одной рукой было сделать довольно затруднительно. Внизу взяла грелку, наполнила ее горячей водой из чайника и наконец, пожелав спокойной ночи, оставила Фиби одну, уютно устроившуюся в своей огромной и теплой кровати с книгой в руках.

Но мне не спалось. Мысли кипели, возбужденные и неугомонные. Я будто приняла стимулирующий препарат. У меня не получалось так просто лежать в темноте, ожидая, когда придет сон. Поэтому я вернулась в кухню, сделала себе кружку кофе и пошла обратно к камину. Пламя почти угасло, оставляя горстку серого пепла. Я подкинула поленьев, глядя, как они разгораются, а потом села, поджав ноги, в старом кресле Чипса. Уютная глубина убаюкивала. Я подумала о Чипсе и затосковала. Как же жаль, что он умер. Жаль, что его нет сейчас здесь. Мы всегда были очень близки, а теперь я нуждалась в нем. В его совете.

«Будто лучший в мире отец». Я представила Чипса с трубкой во рту: как он слушал, когда юный Дэниел рассказал ему об Аннабель и ребенке. Аннабель, с ее темными волосами, лицом как у кошки, серыми глазами и загадочной улыбкой.

«Это твой ребенок, Дэниел».

В моей голове звучали и другие голоса. Лили Тонкинс: «Миссис Толливер совсем не утруждает себя заботами о девочке, пусть хотя бы наймет кого-нибудь». Лили говорила с презрением, одновременно срывая злость на миске с тестом.

А еще я слышала свою мать – она сердилась, что я не подходила под ее шаблон, который она так старательно вырезала для меня.

«Ну правда, Прю! Не понимаю, чего тебе еще нужно».

Я объясняла, что мне не нужно ничего особенного. Но было такое слово «прозорливость». Столь странно звучащее слово, что я как-то раз уточнила его значение.

«Прозорливость – способность к неожиданным счастливым открытиям».

Итак, я открыла для себя Дэниела. Смотрела, как он идет от небольшой станции вдоль старой дамбы ко мне, в мою жизнь. А этим вечером он заметил: «Мы мало знакомы».

Он говорил правду. Мы знали друг друга лишь день. Или два. Слишком короткий срок; по мнению большинства, за это время не могут возникнуть серьезные отношения.

Но все было иначе. Минуты и события чудесным образом переплелись. Мне казалось, будто за последние сутки я прожила с Дэниелом целую жизнь. Все никак не могла взять в толк, что не знала его вечность, что две наши параллельные вселенные еще не сплелись воедино, словно волокна в шерстяной нити.