Под знаком Близнецов. Дикий горный тимьян. Карусель

– Ох, дорогая моя! – воскликнула тетя. – Какой же ты ангел! Не думала, что ты сможешь приехать. Не верила в это чудо. Я просто с ума схожу, делая все одной рукой. На велосипеде и то не покататься…

Засмеявшись, я выпустила ее из объятий. Мы отступили на шаг, рассматривая друг друга с величайшей радостью. Я всегда с восторгом смотрю на Фиби. И с удивлением. Ей перевалило за пятьдесят, но она казалась куда моложе.

Я окинула взглядом плотные колготки, тяжелые ботинки, потертую и вылинявшую джинсовую юбку. Она также надела мужскую рубашку и кардиган (возможно, оставшийся от Чипса). На шею повесила золотые цепочки и повязала клетчатый шарф, а на голову нацепила шляпу.

Фиби всегда носила шляпы, широкополые, с глубокой тульей, довольно экстравагантные. Сперва она лишь хотела защитить глаза от холодных ярких лучей корнуолльского солнца во время рисования на улице, но аксессуар настолько прижился, что Фиби, должно быть, и вовсе не снимала шляп. Сегодня она выбрала темно-коричневую, с серыми перьями чайки, воткнутыми за атласную ленту. При виде меня покрытое сетью морщин лицо Фиби в мягкой тени шляпы засветилось от счастья. Улыбка обнажила белые ровные зубы совсем как у ребенка; засверкали синие, словно вероника, глаза – по яркости с ними могли соперничать лишь ее серебряные серьги с бирюзой.

– Ты притворщица, – сказала я. – Может, ты и сломала руку, но выглядишь, как всегда, прекрасно.

– Какая чушь! Вы слышали, мистер Томас, она назвала меня прекрасной. Она либо чокнутая, либо слепая. Так, что тут? Твой чемодан. А для чего увядшие цветы? Мне ни к чему увядшие цветы… – Взяв жалкий букетик в руки, она снова засмеялась. – Мистер Томас, пришлите мне, пожалуйста, счет. Я не могу заплатить вам прямо сейчас – не помню, куда положила свою сумку.

– Фиби, я заплачу.

– Ни в коем случае! Мистер Томас вовсе не возражает, не так ли, мистер Томас?

Тот заверил, что не возражает. Он сел обратно в такси, но Фиби проследовала за ним и, опустившись к окошку, поинтересовалась здоровьем миссис Томас. Таксист пустился в объяснения, но, не дослушав и половины его пространных речей, Фиби решила, что узнала достаточно.

– Рада, что ей уже лучше, – бодро заявила она и выпрямилась.

Мистер Томас, находившийся в самом разгаре рассказа, ни капли не смутился. Перед ним стояла мисс Шеклтон, и одному богу было известно, что у нее на уме. Старенькое такси вновь затарахтело, а в следующую секунду помчалось прочь, только гравий полетел из-под колес.

– Идем же, – потянула меня за руку Фиби. – Зайдем внутрь. Хочу узнать все новости.

Мы вместе прошли в дом через открытую дверь. Я остановилась в коридоре и осмотрелась, радуясь, что здесь ничего не изменилось. Увидела отполированные полы с разбросанными тут и там ковриками, деревянную лестницу без коврового покрытия, ведущую на второй этаж, побеленные стены, на которых вразнобой висели крошечные и яркие, словно самоцветы, картины Фиби, написанные маслом.

В доме витали запахи смолы, древесного дыма и льняного масла, чеснока и роз, но самым главным было ощущение легкости, созданное кружевными занавесками бледных тонов, соломенными ковриками и паркетом. Даже среди зимы здесь всегда царила атмосфера лета.

Я сделала глубокий вдох, пытаясь впитать каждую деталь.

– Просто чудесно! – воскликнула я. – Чудесно снова оказаться здесь.

– Я поселила тебя в прежней комнате, – сообщила Фиби и, оставив меня, направилась в кухню.

Я знала, что она постарается вернуть к жизни увядшие цветы Найджела. Подхватив чемодан, я поднялась в комнату, которую занимала еще с тех пор, как была совсем маленькой. Открыла дверь и встретилась с порывом холодного ветра из распахнутого окна. Захлопнула дверь, и ураган в комнате утих. Поставила чемодан на пол и подошла к окну полюбоваться знакомыми видами.

Стояло время отлива, вечерний воздух принес запах водорослей. В Холли-коттедже невозможно избежать ароматов моря, поскольку дом возвышался над поросшим травой обрывом, выходящим на залив, – тот врезается в сушу, как большое озеро, размер и глубина которого зависели от приливов и отливов.

Под домом располагалась широкая дамба, по верху которой некогда проходила одноколейная железнодорожная линия, ведущая к загруженной верфи. Сейчас та была закрыта, пути разобраны, но дамба осталась – крепкая, словно скала. Во время приливов вода достигала чуть ли не кромки, а летом здесь можно было отлично поплавать. Зато отлив обнажал акры песчаной пустоши с опутанными водорослями валунами, мелкими лужицами, разбросанными тут и там, и дюжиной развалившихся рыбацких лодок – их вытащили на галечный берег много зим назад и по какой-то причине так и не вернули в море.