Под знаком Близнецов. Дикий горный тимьян. Карусель

Она повернулась и понесла его назад, к ручейку, который сбегал по гальке от водопада к озеру. Усадив рядом с ручейком Томаса, она набрала горсть камушков и начала один за другим кидать их в воду. Томасу понравилось бульканье воды, он присел на корточки и тоже стал бросать камни. Виктория оставила его, пошла к кострищу, сняла с термоса пластмассовую крышку и вернулась назад.

– Смотри. – Она присела рядом, наполнила крышку галькой, а потом опрокинула ее в кучку. – Смотри, это замок. – Она дала крышку Томасу. – А теперь ты попробуй.

Осторожно по одному Томас стал складывать камушки в крышку. Это занятие полностью его захватило. Его неумелые растопыренные пальчики, покрасневшие от холода, его сосредоточенность были трогательны.

Наблюдая за Томасом и преисполнившись нежностью, которая становилась для нее с каждым днем все привычнее, Виктория размышляла о материнском инстинкте. Должен ли он присутствовать у человека, не имеющего своих детей? Если бы Томас не был таким очаровательным ребенком, может быть, она и не испытывала бы к нему этого необъяснимого, инстинктивного желания защитить его и заботиться о нем. Однако в ней это желание присутствовало. Подобно малышу из какого-то старого сентиментального фильма, Томас нашел путь к ее сердцу и поселился в нем навсегда.

Вся эта история, казалось ей, была по меньшей мере странной. Когда Оливер впервые сообщил ей о том, что украл Томаса у Арчеров, Виктория была хоть и шокирована, но одновременно и тронута. Что такой человек, как Оливер Доббс, под влиянием отцовских чувств решился на подобный поступок – само по себе было прекрасно.

Надо было видеть, с какой радостью он заботился о Томасе, покупал ему игрушки, носил на плечах, играл с ним вечерами перед сном. Но как ребенку быстро надоедает новая игрушка, так и Оливер скоро охладел к сыну и перестал его замечать.

Происшествие в лодке было типичным проявлением его отношения к Тому. Нехотя, но Виктория все-таки постепенно укреплялась в мысли, что неожиданная идея выкрасть Томаса была вызвана не чувством отцовской гордости и ответственности за судьбу сына, любви к нему, а, скорее, ненавистью, желанием отомстить тестю и теще.

Ей было больно думать об этом. Не только из-за тени, которую подобные размышления бросали на поступки и черты характера Оливера, но и потому, что заставляли задуматься о неопределенности будущего Томаса и, опосредованно, ее собственного.

Томас ударил ее кулачком и произнес: «Смотри!»

Виктория обернулась и увидела целую груду камушков и его светящуюся гордостью чумазую мордашку. Она посадила его на колени и обняла.

– До чего же я тебя люблю!

Он засмеялся, будто она сказала что-то очень смешное. Его смех подействовал на нее успокаивающе. Все будет хорошо. Она любит Томаса, она любит Оливера, Оливер любит ее и – конечно, по-своему, не особенно обнаруживая это, – Томаса. В такой атмосфере, полной любви, ничто не сможет разрушить семью, которой они стали.

Она услышала за спиной шорох гравия – кто-то шел к ним. Повернувшись, она увидела Джона Данбита. За его спиной виден был синеватый дым разгоравшегося костра. Родди и Оливер куда-то исчезли. Она поискала их глазами и увидела вдали на полпути к пограничной стене две удалявшиеся фигуры.

– Боюсь, придется отложить обед еще на час. Они полезли высматривать оленей.

Джон подошел к ней и постоял, глядя на воду, на освещенный солнцем полускрытый деревьями силуэт дома. Отсюда он казался таким желанным и почти сказочно-прекрасным. Из трубы поднимался дым, в открытом окне трепетала, словно флаг, белая занавеска.

– Ничего страшного. Подождем. Если Томас проголодается, я всегда могу дать ему что-то заморить червячка, это поможет дождаться обеда.

Он присел рядом с ней и откинулся назад, опираясь локтями о гальку.

– Ты еще не проголодался? – спросил он у Томаса.

Томас ничего не ответил. А потом слез с колен Виктории и снова пошел играть с пластиковой крышкой.

– А вы не хотите поискать оленей?

– Не сегодня. Да я видел их прежде. И потом, лезть на эту высоту… Никогда бы не подумал, что Оливер так живо заинтересуется жизнью дикой природы.

В его голосе не слышалось и намека на критику, но Виктория почему-то кинулась защищать Оливера:

– Его все интересует – новые места, люди, новые впечатления.

– Знаю-знаю. Вчера вечером, когда вы ушли спать, Родди наконец-то рассказал мне, что он тоже писатель. Забавно, ведь, когда мы знакомились, я подумал: где-то я слышал это имя, но не мог вспомнить где. А после слов Родди до меня дошло, и я вспомнил, что прочитал пару его книг и видел телеспектакль по его пьесе. Он очень умен.

Сердце Виктории растаяло.

– Да, это правда. Сейчас в Бристоле как раз ставят его новую пьесу под названием «Гнутый пенс». Премьера прошла в понедельник. Продюсер говорит, она станет событием сезона. Как только они найдут театр, он, возможно, повезет ее в Уэст-Энд.

– Отлично.

Она продолжала расхваливать Оливера, как будто ее похвалы могли стереть воспоминание о выражении, мимолетно промелькнувшем на лице Джона Данбита, когда Томас упал в лодке.