Под цикадным деревом

За час, проведенный в баре за болтовней, я узнала, что она везде кладет имбирь и любит историю, хотя учебу бросила.

Она кинула на меня веселый и одновременно задумчивый взгляд.

— Прости за такие слова, но подозреваю, у тебя серьезные неприятности, раз ты напиваешься в одиннадцать утра.

Я хихикнула. Напиваются не так, милая моя, собиралась я ей ответить, но пошла по другому пути и рассказала о своей глухоте. Не знаю, почему и в какой момент я сочла, что глухота и есть причина моих страданий: я же родилась глухой, глухой училась ходить. Рука об руку глухота шагала со мной в детский сад, в первый класс, не отходила от меня в годы, когда все дети проказничали и лепетали, а я существовала в вакууме или в яйце. Я так и не смогла смириться с тем, что была вынуждена столько времени провести в этой скорлупе, в доме мамы и тетушек, который, из любви ко мне, они превратили в тюрьму.

Лара слушала меня. Она походила на того, кто пробился сквозь скорлупу своего яйца раньше срока и продолжал рваться вперед, хотя от скорлупы уже ничего не осталось.

Пока я пила и обдумывала эту мысль, она рассказывала о себе. Ей было двадцать лет, и она жила со своим отцом, Роберто.

— Он сейчас сидит дома с моей дочкой Анжелой.

— Роберто — твой отец? — спросила я с удивлением. Это поразило меня даже больше, чем тот факт, что у Лары есть маленькая дочка.

— Да, — улыбнулась она, — разве мы не похожи? Хоть немного?

Она не отводила взгляда, дав мне время переварить новости.

Что сказать, у Роберто зеленые глаза, и он полноват, а она, наоборот, черна как смоль и худощава. Но когда я хорошенько рассмотрела ее, то заметила скулы, родинку у правой брови, чувственные губы — родство было налицо, от него никуда не деться. Сомнений не оставалось: от отца она переняла и способность создать вокруг себя атмосферу доброты и сочувствия, и приветственный жест, с которым он приглашал посетителей войти.

— Он был в солидном возрасте, когда ты родилась, — быстро прикинула я. — Как и моя мама.

— Да, — вздохнула Лара. — Когда я родилась, Роберто было сорок. Мама умерла при родах, представляешь, как нелегко пришлось. Теперь живем втроем — я, он и Анжела.

— А сколько?..

— Почти два года. Она еще совсем крошка. Как-нибудь познакомлю тебя с ней.

На самом деле я хотела спросить, сколько лет Роберто. На долю секунды мне показалось, что Лара собирается сказать еще что-то, но потом она упомянула смерть матери. Я строила догадки, грезила наяву — вдруг мы с ней окажемся родственницами? Она мне уже так нравилась, что я надеялась, вдруг мы станем как сестры друг для друга.

Я не понимала, почему меня так влекло к Ларе. Она была совсем не похожа на меня, но обладала чертами, которые располагали меня к ней. Вся соль в деталях. И я понимала, что она разделяет мои чувства. О боже. Может, я лесбиянка и влюбилась в Лару с первого взгляда? Я сделала глоток джина с тоником.

— Еще будешь?

Я собиралась отказаться, но подумала: гори все синим пламенем — и согласилась.

— Последний бокал. Если я попрошу добавки, не наливай мне.

Лара встала и серьезно кивнула. Она походила на того, кому было дело до других, хотя ее работа заключалась в том, чтобы разносить напитки. Кстати говоря…

— Лара…

Она вновь вышла на улицу с третьим бокалом джин-тоника и еще одним чаем для себя. Я посмотрела на нее через пелену опьянения.

— Почему «Безмолвный»?

Она села и оглянулась на витрину бара.

— Потому что на самом деле мы можем говорить.

— Кто — «мы»?

Она лукаво улыбнулась. Ее улыбка была похожа на мою, но я давно не видела, чтобы кто-то улыбался так же. Лара откинула волосы на бок, с ее плеча соскользнула блестящая, изысканная шаль, расшитая цветами сакуры, и я увидела съемный слуховой аппарат. Такой же носила я сама.

— Мы, глухие.

Если бы я соизволила прийти в бар «Безмолвный» в пятницу вечером или хотя бы вспомнила, что собиралась туда заглянуть, я бы знала, что скрывается за названием.

Я лежала на матрасе, голова кружилась, а я смеялась, смеялась без причины, как настоящая пьяница. Меня рассмешила сама ситуация: я уехала из своего города, чтобы избежать постоянного напоминания о своей глухоте, и перебралась в район бабушки и дедушки, где находился единственный в мире бар, нанимающий работать глухих.

— Ты даже слова подбираешь неправильно, когда говоришь о нас, — укорила меня Лара. — Бессмысленно называть себя и людей со слуховыми аппаратами глухими. Мы же с тобой разговариваем, — объясняла она, шаря по моим карманам в поисках ключей от дома, — и ты меня слышишь. Слуховой аппарат — вспомогательное средство, вот и все. Так что мы не глухие. У нас есть аппарат, с помощью которого мы оказываемся в равных условиях с другими.

Лара завела меня в дом, куда я вернулась всего третий раз за неделю, и не стала комментировать ни необычное, ветхое жилище, два этажа которого, казалось, принадлежали к разным историческим эпохам, ни беспорядок, с которым мне не удалось справиться, хотя я пыталась. Она уложила меня и стянула с меня обувь.