Под цикадным деревом

Терпсихора сидела под столом, когда услышала о соглашении. Мучительный плач и мольбы матери она инстинктивно связала с Дженио и разозлилась настолько, что ей немедленно потребовалось выплеснуть свой гнев.

Она достала из кармана платья карандаш. Мама говорила, что Терпсихора довольно хорошо писала и всегда носила с собой карандаш. Когда сестры уходили в школу, она притворялась, что тоже там учится, хотя на самом деле ей приходилось заниматься дома с моей бабушкой Бьянкой, которая развешивала белье, крепила его прищепками, а в перерывах учила девочку гласным и согласным.

И вот тетя Терпсихора взяла карандаш и написала под столом имя и фамилию высокого мужчины. А рядом — ругательство.

В моем надежном убежище, на столе бабушки и дедушки, написано имя человека, который вырастил Лоренцо.

Вот оно. Буквы выведены на боковой доске, а не на обратной стороне крышки стола. Именно поэтому я не замечала надписи, когда пряталась здесь в детстве. Я обращала внимание на то, что происходило за пределами моего убежища и над моей головой, но никогда не разглядывала боковые доски.

Теперь мне кажется, что невозможно было не заметить надписи, оставленной тетей Терпсихорой. Почерк уверенный и едва ли детский; догадаться, что слова выведены детской рукой, можно только по тому, что буквы печатные и, как в случае с палочкой буквы E, не всегда заканчиваются в нужном месте.

Перед моими глазами фраза, которую, как мне кажется, я знала всегда: ДЖЕНИО ПОЛЛИНИ ПЛОХОЙ. Мысль, что тетя Терпси считала слово «плохой» ругательством, тронула меня.

Вот фашист, которого мне предстоит отыскать. Своего сына вы забрали из дома моей бабушки. Пришла пора Лоренцо вернуться туда, где началась его жизнь и его история.

На станции я медленно ходила взад и вперед вдоль путей. Поезд опаздывал на несколько минут. Самое время, чтобы повторить про себя список улик… Теперь я знала точную дату рождения моего дяди: 11 февраля 1945 года. Она была выгравирована на его подвеске. До сих пор не представляю, как Нери удалось с такой точностью угадать день, когда Лоренцо появится на свет (я считаю, цепочку должны были изготовить еще до 11 февраля, ведь Нери, примкнувшему к движению Сопротивления, нечасто мог представиться случай безопасно дойти до города и заказать подвеску у ювелира).

В том, что Лоренцо родился именно 11 февраля, сомнений не было: Талия вспомнила, что слышала диктора по радио — сломанному радио, которое досталось семье от прадеда Джанни. Громко-громко объявили об окончании «очень важной встречи», повторяла тетя. Талия имела в виду Ялтинскую конференцию, которая завершилась в тот самый зимний день 1945 года.

Так что теперь у меня было два имени: Нери Фантони и Дженио, или Эудженио Поллини. И мне казалось, что мать-настоятельница в монастыре могла кое-что о них рассказать.

Заснуть в поезде у меня получалось только в крайнем случае. И то не факт. Я всегда слишком боялась проехать нужную станцию, поэтому провалиться в сон мне обычно не удавалось, хотя мерное покачивание поезда, странное неисчезающее тепло из-за приоткрытого окошка и фоновый шум медленно убаюкивают всех пассажиров.

Только не меня. По крайней мере, до вчерашнего дня так и было.

Сегодня я рухнула на первое попавшееся место. Наверное, дело в уликах, которые я мысленно перечисляла. Я вздохнула, и глаза сами собой закрылись.

Цыганка, сидевшая напротив, встала, чтобы выйти в туалет, и показала на свою сумку.

— Присмотрите за моими вещами, пожалуйста?

Я кивнула. В голове успела пронестись мысль о навязанных практически с самого детства предрассудках и о неожиданных исключениях из правил, и я снова уснула. К счастью, цыганка уже ушла в туалет. Плохо я присматриваю за сумками.

Проснулась я из-за трех событий, которые произошли одновременно. Я резко клюнула носом, моя попутчица вернулась из туалета, а на телефон пришло сообщение.

Я улыбнулась женщине в знак извинения и стала рыться в сумке в поисках мобильного телефона. На экране появилось сообщение с неизвестного номера.

Ты не особо вежлива, но сдаваться я не собираюсь. Поужинаем завтра? Лука

Время было позднее, да еще и поезд задержался, поэтому я понимала, что вряд ли смогу увидеться с матерью-настоятельницей этим вечером, но все равно помчалась к монастырю, изо всех сил затрезвонила в звонок и досчитала до шестидесяти.

Дверь открыла сестра Клаудия, отвечающая за связи с общественностью. И речи быть не могло, чтобы пустить меня в монастырь в такое время. Я что, с ума сошла? Уже почти полночь.

Я потащилась в дом бабушки и дедушки. Пока искала ключи в спортивной сумке, звякнул телефон. Пришло сообщение. Я отперла дверь, вошла, закрыла ее за собой и в кромешной темноте прочитала:

Тогда увидимся завтра. Знаешь, я рад.

Я поднялась на второй этаж, упала на кровать тети Эвтерпы.

Почему ты хочешь познакомиться со мной? — набрала я и отправила. Затем спрятала лицо в ладонях. Ну я и дура. Он сидит там окрыленный, а у меня тактичности ноль.