— Все так. Но если у вашей тети обычное свидетельство о рождении… — В комнате повисло тяжелое осознание, сгустившееся над моей головой. Я оглянулась по сторонам, сестра Клаудия ожидала, когда я закончу задавать вопросы, — очевидно, ее терпение было уже на исходе.
Комната, в которой мы сидели, была совсем маленькой, всего несколько квадратных метров, но тот, кто ее спроектировал, оставил место для небольшого камина. За монахиней виднелась темная дверь. У другой стены стоял изогнутый деревянный комод… Где-то я уже видела нечто подобное.
— Вы смотрите на колесо подкидышей. Встречали когда-нибудь такое раньше? Это одно из старейших в Италии, оно перестало работать одним из последних.
— Колесо подкидышей? Что это?
Монахиня указала на странный комод.
— Скажем так, колесо — это механизм, через который в приют попадали брошенные дети. Семьи, которые желали отказаться от младенцев, открывали дверку и клали их внутрь, видите? Затем звонили в колокольчик, чтобы сестры знали, что принесли подкидыша.
— Подкидыша?
— Да, младенца, от которого отказались. Зачастую их приносили ночью, поэтому монахиням нужно было как можно скорее забрать ребенка из колеса, иначе он бы умер от холода. Послушница, которая принимала детей, приходила сюда, крутила колесо и забирала малыша.
— А мать?
— Мать уходила, оставаясь неизвестной.
— И как долго ребенок жил у вас?
— Когда я родилась, приют существовал уже много лет, так что я мало знаю о том, как велись дела в то время. Сестра Роза могла бы рассказать, как протекала жизнь в приюте, когда колесо подкидышей работало.
— Могу я с ней поговорить?
— Сестра Роза — наша мать-настоятельница. Как я уже говорила, ей сейчас нездоровится. Кроме того, я не понимаю, зачем вам информация о брошенных детях. Мне кажется, что с вашей тетей дело обстоит иначе…
Я встала с кресла, одновременно взволнованная и окрыленная.
— Пожалуйста, разрешите мне поговорить с сестрой Розой.
— Синьора Флавиани…
— Я ищу своего дядю Лоренцо. Считалось, что он умер, но что, если его подкинули в монастырь? В это колесо подкидышей приносили детей из района Карриоле, так?
— Да, но…
— Я живу здесь. Я приехала на некоторое время в дом бабушки и дедушки, родителей Эвтерпы, а дом находится недалеко отсюда, наверное, метров триста-четыреста… Кто-то мог похитить Лоренцо — ну да, его похитили и подкинули!
Сестра Клаудия вскочила на ноги.
— Синьора Флавиани, говорите тише!
— В чем дело, Клаудия?
Из коридора, откуда мы пришли, медленными, выверенными шагами к нам направлялась полная бледная монахиня с лихорадочно блестящими глазами.
— Мать-настоятельница, зачем вы встали? Вам не следует покидать свою келью. Ох, Господи, дай мне сил…
— Поминаешь Его всуе? Не тревожь Господа из-за старухи, которую нужно уложить в постель.
Мать-настоятельница махнула темно-красной, почти черной клюкой перед сестрой Клаудией, которая взяла ее под руку и повела, а точнее потянула, в коридор. Но сестра Роза успела заметить меня. Ее глаза, полные печали, вспыхнули так же лихорадочно, как минуту назад, и она пригвоздила меня к креслу изумленным взглядом.
— Эвтерпа!
Я подскочила к матери-настоятельнице, едва дыша, и попыталась заговорить с ней через плечо Клаудии.
— Я ее племянница! Вы знали ее?
— Эвтерпа! Эвтерпа! Подруга моя…
Сестра Роза только и делала, что звала тетушку по имени; я шла за ней и повторяла свой вопрос.
— Вы знали ее? Вы ее знали?
Сестра Клаудия оттолкнула меня, на помощь ей пришла другая монахиня, и Розу практически уволокли прочь. Она продолжала звать Эвтерпу.
— До свидания, синьора Флавиани, — холодно попрощалась сестра Клаудия. — Вы знаете, где выход.
Глава 4
— Значит, ты думаешь, монахиня что-то знает?
Мы с Джадой сидели за одним из столиков, которые Роберто выставил около бара на площади. До заката было еще далеко, несколько человек прогуливались туда-сюда мимо фонтана, из одного конца района Карриоле в другой.
Сегодня была смена Роберто, а не девушки с татуировками. Мы заглянули предупредить его, что посидим снаружи, и он вынес нам кродино[11] за счет заведения.
— Пара таких симпатичных девушек, как вы, привлечет мне толпу клиентов. Чем дольше вы здесь просидите, тем лучше для меня.
— Роберто! — громко окликнула я его, когда он возвращался с подносом. Мне стало неловко, и я спросила вполголоса: — Твой бар — для глухих?
Он почесал за ухом и мягко улыбнулся.
— Ну, слышащих я тоже пускаю. И зрячих, и слепых. Не пускаю только людей с собаками в одежках. Что только у них в головах творится? — задал он вопрос на диалекте.
Джада залилась смехом, Роберто присоединился к ней. Смеялся он хрипло, безудержно, воображение тут же дорисовывало картину, как обладатель такого смеха хватается за живот.
— Но что же получается? Ты же слышащий, правда? Так чем твой бар подходит для людей, которые не слышат? — настаивала я.
— Почему тебя это так волнует?
Я убрала волосы от лица. Роберто увидел слуховой аппарат на правом ухе и оживился.
— О, ты тоже! Очень хорошо, милая. Заходи как-нибудь в бар в пятницу вечером после девяти. Все поймешь.