Под стягом победным

While he digested this statement he stood awkwardly looking at her.	Пытаясь переварить услышанное, Хорнблауэр неловко смотрел на нее.
Until this moment he had forgotten how Olympian she was, what self-assurance - kindly self-assurance -she had, which raised her to inaccessible heights and made him feel like a loutish schoolboy.	Он позабыл, как она божественно-величава, как уверена в себе и неизменно добра, забыл, что рядом с ней чувствуешь себя неотесанным мальчишкой.
His knighthood must appear ridiculously unimportant to her, the daughter of an earl, the sister of a marquis and of a viscount who was well on his way towards a dukedom.	Что ей его рыцарство - ей, дочери графа, сестре маркиза и виконта, который не сегодня-завтра станет герцогом.
He was suddenly acutely conscious of his elbows and hands.	Он вдруг понял, что не знает, куда девать руки.
His awkwardness only ended with the opening of the door and the entrance of the nurse, plump and rosy in her ribboned cap, the baby held to her shoulder.	От замешательства его спасло появление кормилицы, дородной, розовощекой, в чепце с лентами и с ребенком на руках.
She dropped a curtsey.	Она сделала книксен.
"Hullo, son," said Hornblower, gently.	- Привет, сын, - сказал Хорнблауэр ласково.
He did not seem to have much hair yet, under his little cap, but there were two startling brown eyes looking out at his father; nose and chin and forehead might be as indeterminate as one would expect in a baby, but there was no ignoring those eyes.	Волосиков под чепчиком, похоже, еще совсем не наросло, но на отца глядели два пронзительных карих глаза; нос, подбородок и лоб по-младенчески неопределенные, но глаза - глаза, безусловно, его.
"Hullo, baby," said Hornblower, gently, again.	- Привет, малыш, - ласково повторил Хорнблауэр.
He was unconscious of the caress in his voice.	Он не знал, что в словах его сквозит нежность.
He was speaking to Richard as years before he had spoken to little Horatio and little Maria.	Он обращался к Ричарду, как прежде обращался к маленьким Горацио и Марии.
He held up his hands to the child.	Он протянул к ребенку руки.
"Come to your father," he said.	- Иди к отцу, - сказал он.
Richard made no objections.	Ричард не возражал.
It was a little shock to Hornblower to feel how tiny and light he was - Hornblower, years ago, had grown used to older children - but the feeling passed immediately.	Хорнблауэр никак не думал, что этот комочек окажется таким крошечным и невесомым - он помнил своих детей уже постарше. Однако ощущение быстро прошло.
"There, baby, there," said Hornblower.	- Ну, малыш, ну, - сказал Хорнблауэр.
Richard wriggled in his arms, stretching out his hands to the shining gold fringe of his epaulette.	Ричард выворачивался, тянулся ручонкой к сияющему золотому эполету.
"Pretty?" asked Hornblower.	- Красиво? - спросил Хорнблауэр.
"Da!" said Richard, touching the threads of bullion.	- Па! - сказал Ричард, трогая золотой шнур.
"That's a man!" said Hornblower.	- Настоящий мужчина! - сказал Хорнблауэр.
His old skill with babies had not deserted him.	Он не забыл, как играть с маленькими детьми.
Richard gurgled happily in his arms, smiled seraphically as he played with him, kicked his chest with tiny kicks through his dress.	Ричард радостно гукал у него в руках, ангельски улыбался, брыкался крошечными, скрытыми под платьицем ножками.