– Ну, ну, кто же я, по-вашему?
Тут в ситуацию вмешался Ларин. Потянув распалившегося поручика за рукав, он тихо сказал ему на ухо:
– Ардалион Гаврилыч, будет вам! Так дело и до дуэли может дойти!
– Какого черта ты меня дергаешь, торгаш?! – заорал Зацепин на купца, размахивая руками. – Я тебе, мать твою, покажу!.. Не встревать, когда дворяне выясняют между собой отношения!
Никто из присутствующих не заметил, как на месте ссоры, словно из-под земли, выросли стражи порядка.
– Кому это в присутствии дам здесь вздумалось буянить? – прозвучал грозный голос одного из них. – Так, так, господину Зацепину!
Поручик резко обернулся – перед ним стоял квартальный надзиратель Горлов, за спиной которого маячила крепко сбитая фигура городового унтер-офицера. Ознобишин счел за лучшее тотчас же ретироваться. Взяв своих дам под руки, он спешно удалился с ними в сторону ванного заведения. Гнев Зацепина при виде сурового прапорщика в одно мгновение сошел на нет, улетучился, словно и не возникал.
– Да я ничего, Александр Иваныч, так только, вспылил немного. Ознобишин меня из себя вывел… Куда, кстати, подевался этот молокосос? Где этот…
– Вы, господин поручик, вроде бы и не пьяны, а учиняете безобразие. – Квартальный надзиратель кругом обошел нарушителя порядка. – Зачем? На каком основании?.. Здесь курорт, люди чинно прогуливаются по аллеям, культурно отдыхают. А вы бузу поднимать, только что матом не кроете!
– Я не хотел, так вышло. Все этот чертов почитатель Бонапарта!..
– Нечего перекладывать вину на других! – заявил Горлов со строгостью в голосе. – Дворянину надлежит отвечать за свои поступки.
– Тоже мне, учитель! Прапорщик, а гонору-то этого сколько!
– На рожон лезете, господин Зацепин! До съезжей рукой подать…
– Опять вы со своей съезжей! Ведь сказано, вспылил, с каждым бывает…
– Вы здесь голос-то не повышайте, я…
– Только не надо мне напоминать, что вы потомственный дворянин, что ваш отец был воеводой! Знаем!.. Пойдем, Анисим Агапыч, в буфет, выпьем шампанского. Настроение ни к черту!.. Не держи, приятель, зла, я не хотел тебя обидеть. Осердили меня, вот что…
– Идите, идите, – бросил Горлов полунасмешливым тоном. – И ведите себя впредь прилично!
Пока траурная процессия медленно продвигалась к двум вырытым могилам, Хитрово-Квашнин решил немного пройтись по старому деревенскому кладбищу, окруженному оградой из выщербленного белого камня. Повсюду виднелись серые, покрытые трещинами, деревянные кресты, невысокие холмики и камни c едва различимыми надписями. Под ними лежали, в основном, владельческие крестьяне. Но попадались холмики с чугунными и гранитными плитами, под которыми покоились купцы и дворяне. На одной плите была выбита популярная в среде дворянства полустертая эпитафия с головой совы над ней: «Прохожий ты идешь, но ляжешь так, как я. Присядь и отдохни на камне у меня. Сорви былиночку и вспомни о судьбе: Я – дома, ты – в гостях. Подумай о себе». Кто обрел упокоение под столь значимым текстом, было непонятно. Смутно просматривались лишь слова «секунд-майор и кавалер».
На другом сером камне надпись гласила: «Здесь покоится прах купца Спиридона Иванова сына Пенькова. Жития его было 99 лет, 11 месяцев и 3 дни. Господи, прими дух его с миром»… Надо же, старик не дотянул до ста лет совсем немного, считанные дни!.. Хм-м, каждому на земле отпущен свой срок, юбилеи тут не имеют никакого значения…
Постояв в раздумье над могилой долгожителя, Хитрово-Квашнин вернулся назад и встал в стороне от свежевыкопанных могил подле накренившегося креста. На нем крепилась табличка с надписью: «На сем месте погребен отрок Агафон 8 лет от роду. Погиб от утопления 1829 года, июля, 5 числа»… Что случилось с бедным сорванцом? Решил ли он переплыть реку и не рассчитал своих силенок? Прыгнул ли с крутого берега и ударился головой о донный камень? Перевернулась ли лодчонка, на коей он переправлялся на другой берег? Бог весть…
С выбранной позиции ему были хорошо видны лица помещиков, пришедших проводить Чиркову и Сирро в последний путь. Возле гробов, установленных на табуреты, стояли все взрослые Черновы, рядом с ними – Карицкие и Матвеевские. Аблов, жена капитана-исправника Сабо, Болотовы и Потуловы расположились поодаль, как и Вельяминовы. Все были в темных одеждах c траурными лентами на рукавах и букетиках цветов. Хм-м, лица скорбные, в глазах, полных неизбывной грусти, застыли слезы. А ведь кто-то из этих плакальщиков волк в овечьей шкуре! Он или она умело скрывает свои чувства. Тяжело ли это дается? Говорят, труднее всего человеку скрывать свои чувства, когда он провожает тещу со двора. А если на полном серьезе, то на лбу у злодея ничего не прочтешь, овечьей шкурой он будет прикрываться до упора, до самой последней возможности…