Под солнцем Севера

Непривычному человеку зыбкая ветка служить не может. Не сразу освоил ее и Фрол Никитич. Он рассказал, что, впервые садясь в ветку, ему очень хотелось уклониться от переправы через Малый Анюй. Молча подошел он тогда к лодке и сел на голое дно спиной к гребцу — юкагиру. Борт тут же «малость» зачерпнул воды. Но они уже отчалили.

Если, сидя в лодчонке, поглядишь в сторону, борт непременно наклонится в том же направлении. Попробуешь глядеть прямо — она под тобой дрожит. На ней нельзя сидеть напряженно: надо расслабить мышцы рук и ног и расположиться свободно. Но запять такое положение можно не сразу, нужна привычка.

С полной уверенностью, что ему придется непременно выкупаться, Фрол Никитич выбрал вершину высокого тополя на том берегу и, не отрываясь, глядел на нее, готовый в таком положении сидеть до конца переправы.

Гребец плавно работал двуперым веслом, держа его обеими руками и часто спуская то один, то другой конец в воду (прием, называемый здесь мельницей). Послушная ветка заметно подвигалась на стрезь реки[11]. На борозде её, как перышко, подхватило и увлекло стремительное течение.

Вдруг сильный толчок заставил Фрола потерять вершину тополя. Ветка опять хлебнула воды, но переправа была закончена.

— На таких душегубках, — рассказывал рыбак, — местные жители опускают и поднимают сети и ездят, не обращая внимания на ветер. При сильном заплеске воды иные колымские ловкачи прыгают из душегубки в реку и, опрокидывая ветку, выливают заплеснутую воду. Потом выправляют лодку и, опершись на положенное поперек весло, вскакивают в нее и садятся, не потеряв равновесия.

Отсюда Фрол Никитич добирается на ветке до Большого Ашоя и по волокам между озерами легко несет ее на плече вместе с веслом. Но нагрузку она в умелых руках выдерживает немалую.

Вот и теперь лодчонка была заполнена «мордами» и другими рыболовецкими ловушками, сплетенными из гибкого прута русской ивы. На берегу висел еще не просохший артельный невод.

Рыбаки понизовий Колымы отплывали теперь на сельдяжьи тони. Радостно оживлялись Амболиха и Ямка, Кресты и Волочек, Каретово и иные почти целиком русские заимки.

В «лонишном» (прошлом) году Фрол удачно промышлял белку и теперь вспомнил одну ноябрьскую вылазку.

…Выйдя на охоту, он заметил около дерева на снегу следы белки и по ним двинулся в том же направлении. Белка, видимо, рылась в снегу, извлекая осенние запасы. Опа нашла шишку кедровой стланки и добывала из нее семена. Потом занялась сухими грибами. Охотник шел дальше и дальше и наконец приблизился к собственному лыжному следу: он замкнул круг.

Но куда же пропала белка? Ведь он шел по ее следу, никуда не отклоняясь. Видимо, она соскочила с дерева, на котором находилось ее гнездо, и, пробежав по кругу, снова взобралась на то же дерево. Наконец охотник нашел отпечатки лап белки на снегу вне круга. Это исходные следы зверька, когда он торопливо прыгал, отправляясь на кормежку к своим продовольственным подснежным тайникам.

Внимательно присмотревшись к этим следам, Фрол Никитич заметил, что они стали двойными. Значит, сытая белка возвращалась «домой». Пробежав по кругу, она прыгнула на свои исходные утренние следы и по ним добралась до гнезда. Именно здесь сытая белка прыгнула со снега на ствол и теперь, возможно, находилась в гнезде. Рыбак легко ударил по стволу куском валежины, и голова белки высунулась из гнезда, как бы спрашивая: кто там?

Интересна здесь весенняя охота, когда появляется много разнообразной промысловой птицы. Реже попадаются в окрестностях крупные звери.

В стародавнее время юкагиры, ламуты и другие местные народности боялись охотиться на медведя, считая его неприкосновенным «хозяином» северной тайги и чуть ли не своим «покровителем». Избегали даже взглянуть на медвежий след. Только голод и невозможность найти иные средства к существованию семьи вынуждали пойти на медведя, да и то после предварительных сложных обрядов.

Охотник, застреливший медведя, здоровался с ним и благодарил за встречу. Добытому зверю спешили зашить веки, чтобы убитый не видел, кто будет есть его мясо. Нередко, съедая медвежье мясо, люди прыгали и каркали, пытаясь ввести в заблуждение зверя, будто съел мясо ворон. Обычаем запрещалось оставлять мясо впрок, и если семья охотника сама не могла сразу съесть целиком всю добычу, то приглашали на пиршество соседей. Даже оставшиеся кости медведя, связанные в полный скелет, складывались на специально сооруженный помост.

Теперь такие обряды уже ушли в область предания, и юкагир, добывший медведя на Амболихе в прошлом году, таких церемоний не придерживался.

Близ Чаячьей протоки видели однажды медведя за добычей рыбы. Ловкими ударами лапы он выкидывал рыб из воды. Встречая на своем пути преграду — широкую реку, медведь пускается в плавание. Несколько лет назад, в июле, видели, как мишка, ничем посторонним не побуждаемый, подошел к отмели реки и, привстав на задние лапы и расправив передние, сделал могучий прыжок и, очутившись в воде, поплыл на ту сторону «саженками».