Под солнцем Севера

Вот такое, как теперь, причудливое, многокрасочное обилие лучей, сходящихся в зените наподобие короны, цветные занавесы, ниспадающие с высоты гигантскими складками, световые дуги и столбы — все это способно было породить тревогу у непривычного человека и «всполошить» его. Неспроста сияния и назывались сполохами. Приводили в смятение и пурга с ее диким завыванием, и зимний снеговой саван.

В охотничьей хижине-поварне, где мы остановились на ночлег, на загнетке нашлись сухие спички и наколотая лучина, оставленные нашими предшественниками. Они ночевали тут и подумали о нас. Завтра и мы не останемся в долгу.

Благодаря готовой подтопке мы при свете огарка свечи быстро растопили камелек и приготовили превосходный ужин из мороженой нельмы. Рыбой нас угостил колымчанин, лошадь которого провалилась у устья Погындена. Несмотря на наш отказ, он настоял на своем, заявляя, что от угощенья, предлагаемого от чистого сердца, нельзя отказываться. Он сам леденил рыбу над прорубью, то опуская ее в воду, то вынимая на мороз, пока она не покрылась ледяным футляром, предохраняющим нельму от порчи. Уплетая розоватую нальмичью стружку с солью, мы убедились, что не зря эта колымская строганина пользуется известностью.

Под утро нас разбудил треск в углу поварни: за хижиной свирепствовал мороз в пятьдесят два градуса. Пар от дыхания мгновенно замерзал, превращаясь в мельчайшие кристаллики льда. Сталкиваясь друг с другом, они производили легкий шорох. Местные жители называют это явление «шепотом звезд».

Тихон рассказал нам, что однажды в конце января, когда стояла тихая, но очень морозная, как нынче, погода, он был свидетелем другого любопытного явления природы. Внезапно начали падать снежинки. Опускались они очень медленно, словно им не хотелось падать на землю. На небе не было ни единой тучки: это вымерзала из воздуха влага.

Мы решили облегчить ход нарты: полозья во время езды сильно поскрипывали и замедляли движение. Перевернули нарту и на трущуюся поверхность полоза начали наращивать слой льда — войду, как говорят колымчане. «Войдали» куском оленьей шкурки, которую поливали горячей водой и наглаживали ею полоз. На морозе вода стекленела, образуя на полозе тонкую пленку.

Расшатавшуюся дугу саней мы также привели в порядок. Все необходимое для починки было у Тихона под руками, и мы провозились недолго. Видимо, нарту окончательно раскачало на кочках надпойменной террасы Малого Атпоя, чему не приходилось удивляться — ведь нарта безотказно служила нам во время омолонского похода! Но теперь все в порядке. Предварительно снятый с саней груз был снова увязан.

Собаки навострили уши, готовые приняться за свой тяжелый труд.

Прежнюю упряжку усталых собак, на которых мы двигались в декабре с Большого Ашоя, Тихон оставил в островновской фактории. Но и эти двенадцать собак были отличными, типично северными лайками: с густой шерстью, острыми ушами и мордой и крепкой грудью. Несмотря на различие мастей и цвета глаз, все они близко походили друг на друга.

Тихон принадлежал к любителям езды на собаках и умел подобрать быстрых и равных по силе животных. На колымском наречии это были мятые собаки, то есть легкие и неутомимые, благодаря своевременным проездам (тренировке). Такую подобранную упряжку, готовую к дальнему переезду, называют по-местному подбором.

Тихон вспомнил своего друга, такого же любителя подбора. На лихих собаках тому пришлось везти местного руководителя партизан от Нижне-Колымска до Средне-Колымска: они пробежали за два с половиной дня около пятисот пятидесяти километров. Конечно, это был редкий случай: нужно было непременно доставить седока как можно скорее по назначению.

Езда в лунную светлую ночь по ровной дороге, на легко скользящей (плавкой) нарте со свежими ледяными подполозками не лишена привлекательности. Ход собак почти не слышен, и кажется, будто тебя слегка покачивает на качелях.

По дороге, невдалеке от стоявшего на высоких столбах охотничьего ларя, мы увидели замерзшего сибирского канюка. Птица, поникнув крылом, висела на ветви дерева, крепко зажав ее скрюченной лапой. Видимо, она была голодна и не выдержала свирепой стужи.

Канюка мы скормили собакам: им в мороз необходим дополнительный корм, да и тропа теперь вела в гору, на перевал, и нашим мохнатым друзьям предстояла тяжелая нагрузка.

На перевале, поверх снежного покрова, кое-где виднелись петли стволов кедрового стланика, моего старого знакомого по тункинским гольцам Прибайкалья. Его ветви, пригнутые и даже прижатые к поверхности почвы, были запорошены снегом. А ведь летом они возвышались над землей на два человеческих роста, иногда и больше. Такая способность кедровника к полеганию предохраняла его в зимнее время от потери влаги и иссушения, а также от резких колебаний температуры. Прижатый к земле и накрытый снегом, кустарник благополучно переносил зимовку.