Под солнцем Севера

Расставаясь с Малым Ашоем, я еще раз взглянул на его берега. Стройные чозении и душистый тополь, березы, строевые лиственничные леса, кое-где примыкавшие к зарослям ивы русской, — вся эта растительность явно не гармонировала с заполярной суровостью климата. Но таково здесь благотворное влияние реки, несущей свои воды с юга.

Миновали устье Погындена, правого анюйского притока. Он не отличается глубиной, но быстр и порожист.

Замерзшая река представляла удобную ледяную дорогу к верховьям Большой Баранихн, куда местные жители нередко ездят на промысел диких баранов.

От устья наш путь отклонился на север. Ночью, проверяя показания компаса, по привычке поднимаешь голову и, найдя падежный ориентир — Полярную звезду, спокойно двигаешься вперед. Кажется, что лишь эта звезда освещает твой путь.

Мы преодолевали заснеженную надпойменную террасу Малого Анюя. Кое-где над снегом торчали одинокие, обтрепанные ветром метелки сухих высоких злаков и полыни. Местами на деревьях висели длинные заиндевелые бороды лишайников.

Дальше от русла рост лиственницы снижался почти вдвое, а древостой становился более разреженным. Отстоявшие одно от другого на несколько десятков шагов деревья не затрудняли нашего движения. Даурская лиственница, покрывающая почти все просторы Восточной Сибири и Дальнего Востока, и здесь безраздельно господствовала во всех хвойных лесах.

Погода начала заметно меняться, ветер усилился. По холмам закурилась поземка. Над ближайшим сугробом заструились длинные снежные потоки. Они поднимались все выше и выше, и, наконец, все исчезло в крутящемся вихре.

Стремясь уйти от метели, Тихон крикнул на собак, и они, подбадриваемые каюром, понеслись во всю мочь. Но уйти от пурги не удалось, мохнатые «рысаки» быстро выдохлись. Зарываясь лапами в снег и опустив головы, они еле-еле тянули. Резкий ветер больно хлестал колючим снегом в лицо и затруднял дыхание людей и животных.

Мы пытались помочь собакам продвигать нарту вперед, но безуспешно.

Ветер выл и ревел. Ни стоять возле парты, пи сидеть на ней стало невозможно. Псы улеглись клубочками, их заносило снегом. Заметало и нарту. Нам не оставалось иного выхода, как, отвязав от нарты кукули (спальные мешки), прямо в одежде залезть-в них и плотно прижаться друг к другу. Нас быстро занесло снегом.

Под снегом стало теплее. Пурга будто прекратилась: снаружи доносились лишь смягченные отголоски метели, напоминавшие шмелиное жужжание. Хотелось закрыть глаза и слушать эти убаюкивающие мелодии, но воздух скудно проходил сквозь растущую толщу снежных навалов, и нам было душновато.

Часа через три, когда мы попробовали пробить кверху отверстие, оказалось, что над нами лежит сугроб и по-прежнему свирепствует пурга. Пришлось терпеливо ждать погоды. Позднее, поворачиваясь на другой бок, мы обнаружили, что снег от дыхания и теплоты подтаял и над нами образовался куполообразный низкий свод.

Наконец Тихон, пробивая кверху очередное отверстие для притока свежего воздуха, ощутил, что снег сверху не сыплется. Пурга угомонилась. Полыхало полярное сияние и сверкали звезды. Мы с трудом проломили потолок нашей берлоги и приподняли снежный нанос.

Собаки все еще лежали под снегом. Тихон выстрелил из карабина, сугробы вокруг нас зашевелились, собаки, высунув морды, словно хотели спросить: «Что случилось?»

Мы привели в порядок спутанную упряжку и откопали нарту. Соседство с речной протокой, где скопился плавник, позволило нам соорудить костер в виде шалаша, согреться у жаркого пламени и просушить одежду.

Тихон рассказал, что в тайге, в верховьях Омолона, костер сооружают не только шалашом, по и в виде колодца или сруба. Пламя такого костра тоже превосходно обогревает и позволяет сварить пищу. Приходилось Тихону греться и у «звездного» костра: дрова кладут на землю звездой и разжигают в центре, а затем постепенно, по мере сгорания подвигают их внутрь. Такой костер горит очень долго, и вокруг него можно ложиться на ночлег.

Мне вспомнился таежный костер в верховьях Сыпи, на Полярном Урале, где пришлось ночевать в сильный мороз. То был также костер «замедленного действия», дающий жаркое пламя и много углей. Сооружали его просто: на толстый ствол кедра положили с подветренной стороны бревна потолще, и только одними концами.

После десятичасового пребывания в подснежной берлоге чай, приготовленный из растопленного снега, и незатейливая походная еда показались нам необыкновенно вкусными. Тихон при этом обжигает рот и кипятком, и мороженым сливочным маслом, холодным и твердым, как мрамор.

Оглянувшись в последний раз на разрытый снег и следы костра, мы двинулись дальше.

В прошлом природа Крайнего Севера хотя и манила своими богатствами, по страшила исследователей суровостью климата, полярной ночью с ее свирепой стужей и необыкновенным безмолвием. Красота полярного сияния подавляла величием и таинственностью.