Под солнцем Севера

Северную границу распространения чозении к западу от Анадырского хребта обычно проводили через верховья Большого Анюя, Омолона и Колымы. Теперь мы могли внести изменения и границу эту провести от реки Анадыря по-новому, значительно севернее, то есть по низовьям Омолона и правых притоков Малого Ашоя.

Корейская ива в пашей стране нигде, кроме Дальнего Востока и Восточной Сибири, не растет и относится к так называемым эндемикам[1]. Вместе с тем она реликт[2] далекого прошлого, когда на месте Берингова моря и пролива была суша.

По льду Малого Анюя мы продвинулись вдоль опушки леса. Кое-где над снегом под напором ветра шелестело сухое былье вейников и среди них вейник Лангсдорфа; он теряет свою зелень осенью, сразу же после снегопада, и олени им не интересуются.

За рощей ивы-кореянки показались невысокие, прижатые друг к другу стволы русской ивы с ее прутьевидными ветвями.

Над снежными сугробами в подлеске алели замерзшие сережки красной смородины. Никто ее не собирает, и почти весь урожай остается на кустах. Смородина сама себя засевает, дружно прорастает весной, ее кусты разрастаются в чащобы.

На малом привале мы подкормили собак, те свернулись клубочками на снегу и притихли. Вскоре на пылающем костре забулькала в котелке снеговая вода. Нас согрел подкисленный смородиной горячий чаи.

Вокруг костра оттаяла земля, и на ней обнажились остатки трав и опавшая осенью листва тальника. Перед нами оказалась луговина: топорщились соломины злаков и веточки хвоща. Отогрелись заснеженные космы застрявших на стволах и ветвях деревьев топких трав, оставшихся после прошлогоднего весеннего половодья, когда поверх места, где мы сидели, мчались бурные воды реки. На нижней части ближайшего ствола молодой ивы выделялись свежие погрызы коры — следы заячьей кормежки. Рядом росла дикуша — черная смородина, известная под названием алданского винограда.

Затерянный среди снегов, наш костер был маленьким огоньком по сравнению с полыхавшим над нами полярным сиянием. Но огонек был нашим другом. Подвинувшись к нему поближе, хотелось долго глядеть, как в нем, потрескивая, весело пылает сушняк. Однако надо ехать дальше.

Подкрепившись, мы увязали посуду и снедь в сани и снова двинулись по долине. В пойме стали попадаться крупные деревья с зеленовато-серой корой — тополи. Вне пределов поймы они не встречаются. Помимо Малого Анюя, растут они в долинах Омолона, Олоя, Большого Анюя и других рек нашего района.

Душистый тополь — верный попутчик чозении вплоть до ее северного предела распространения. Произрастая цепочкой и рощами вдоль речных проток, он даже издали привлекает внимание своим могучим ростом (до двух десятков метров). Стоит отойти отепляющей речной струе в сторону, как на нем появляется сначала сухая вершина, а вскоре гибнет и все дерево.

Мы убедились, что тут, как и в долине Омолона, выросли высокие (не ниже тополя), стройные лиственницы; они узкой полосой вытянулись вдоль русла реки, кое где соприкасаясь с березой. Береза Каяндера наиболее пригодна для поделки нарт и иных хозяйственных нужд, и за ней охотятся так же, как и за ценным пушным зверем. В этом основная причина постепенного обеднения долины Малого Анюя березой на северной границе ее распространения. В отличие от чозении и тополя одиночные березки иногда взбираются на южные сухие крутогоры коренных берегов.

Близ устья Погындена нам довелось выручить из беды местного колымчанина. Он двигался на санях по льду Малого Анюя, и вдруг его лошадь провалилась.

Мы оставили на привязи собак и побежали к лошади. Животное почти целиком скрылось подо льдом, над поверхностью виднелась только холка и торчали уши. Сани стояли на краю провала. Воды в нем не оказалось, и лошадь осталась не только живой, но даже сухой.

Вырубая лед, мы обнаружили, что он имеет двухъярусное строение, при котором образуется так называемый «сушник». Объясняется это явление тем, что вскоре после того, как река замерзнет, уровень воды в ней сильно понижается, и между льдом и водой оказывается свободное пространство. В сильную стужу, когда морозы нередко превышают пятьдесят градусов, поверхность воды подо льдом также замерзает, образуя нижний этаж льда. На нем-то теперь и стояла лошадь. Дружными усилиями мы освободили ее и разъехались в противоположные стороны.

Такой же случай был на одном из анюйских притоков с Тихоном Щербаковым. О нахождении подледной пустоты можно было заранее догадаться по гулко разносившимся в морозном воздухе ударам копыт. Но берега реки там крутые, и обход был невозможен. Да и лед, выдерживая тяжесть, не всегда проваливается. Понадеявшись на это, Тихон рискнул двигаться по льду и едва не попал в беду. Лошадь провалилась с головой, по удачно упала на сухое дно. Лед выжорило (выпятило) в виде моста, и он продолжал висеть, когда вода в реке иссякла.