Под сенью звезд

– Старинная вещица, – заметил Флетт.

– Ей более тысячи лет.

– Хм, хорошо сохранилась.

– Любовь бессмертна, пока жива память о ней. Люди, их взгляды, красота – все меняется, а память вечна, пока живы те, кто несут ее, содержат в себе, поддерживают огонь очага памяти.

– Да, любовь – это подарок бога. Но что вы знаете об этом старинном портрете? Такой ли древний он на самом деле?

– Любовь – это не дар бога, а его обман, ухищрение. Он наградил наши сердца этим неземным чувство, чтобы околдовать нас, опьянить разум, обезоружить наши попытки восстать, увести в мир грез, чтобы мы потеряли чувство реальности. Почувствовать себя на миг счастливым, ибо человек не может быть долго счастлив, обезоружить нас в этот миг, когда мы становимся наиболее уязвимыми, потому что любим и готовы все отдать ради другого человека, дорогого нам настолько, что мы забываем о собственной безопасности, о жизни и смерти, ибо перед нами в такие божественные минуты, открываются бескрайние просторы вечности, безграничные горизонты вечности.

Пастор перевернул полотно картины и на обратной стороне, в свете лампы журналист увидел строки.

– Что это за язык? Кто написал этот текст? – спросил Флетт с пробудившимся интересом, разглядывая древние письмена. – Да, за эту картину, я уверен, я вам любой музей Европы выложил бы кругленькую сумму.

– Не сомневаюсь, поэтому и не афиширую картину. Всего несколько человек видели обратную сторону портрета, не считая моих предков, – сказал пастор, тяжело втягивая воздух. Казалось, что он задыхался. Ему не хватало воздуха. Жестом он дал понять, что скоро все пройдет. Успокоившись, он продолжил:

– Это очень ценное полотно не только из-за времени его существования. Оно передавалось от отца к сыну много веков. Это семейная реликвия. Вот почему я храню ее и никогда не продам ни за какие деньги.

– Но, почему вы решили показать ее именно мне? – спросил Флетт.

– Не знаю, может потому, что чувствую, что время пришло.

– У вас есть дети, кому вы могли бы передать ее?

– Нет, мой организм иссяк, я не могу иметь детей. С моей смертью угаснет мой род, – с грустью сказал он.

– Это не шотландский язык, – заметил Флетт, разглядывая письмена на полотне.

– Это язык викингов.

– Написано нетвердой рукой, – Флетт обратил внимание на неровность строчек и неаккуратность почерка.

– Это рука ребенка.

– Что? – удивился Флетт, – Эти строки принадлежат ребенку?

– Мальчику, – ответил пастор, бережно держа полотно, словно он прикоснулся к детскому личику.

– Вы можете прочесть?

– Это стих, я его переведу для вас. Я много раз его читал, трактуя смысл по-разному. Мне кажется, я знаю этот стих всю свою жизнь, с тех пор, как мой отец показал мне его.

Не глядя на строки, он начал читать, выпрямившись и невидящим взглядом пронзая портрет. Казалось, что он смотрит не на портрет девушки, а сквозь него, сквозь время и пространство, подобно магу.

«Узнать ее несложно,
Просто сердце запоет тревожно.
Когда две звезды зажгут огни,
Ты взгляни на них в тени.

Вперед, на шум и гам людской,
Поведи всех за собой,
Но не к людям – в бездну ада,
В тишину морского сада.

Там, в пучине, в глубине,
Ты забудешь о войне,
Чары прежние спадут
И звезды сердце вновь зажгут.

Ты лети в ее объятья,
Там очнутся ваши восприятья,
И оживет любовь твоя,
Ведь соберется вся семья.»

– Неплохо, как для ребенка, – заметил Флетт. – Сколько же ему было лет?

– Это был мальчик десяти лет, его звали Оливер, – ответил Даниэль. – Он так и остался десятилетним. Его юная душа находится взаперти и не может покинуть землю из-за проклятия, наложенного на весь наш род.

– Я не совсем понимаю.

– Я являюсь потомком того самого Олафа, – пояснил Даниэль. – Весь наш род хранит эту тайну. А этот стих и картина, написанная в начале девятого века, являются ключом, разгадав который мы сможем избавится от нашего многовекового проклятия, которое уже тысячу лет покрывает красным полотном наши кровоточащие сердца.

– Я так и думал, что портрет написал ребенок.

– Да, это был он. Оливер. Его сестра Исла, обладала дивной красотой. Она была свежа и юна, воздушна и ангельски добра ко всему на свете.

– Эту девушку, что на портрете, звали Исла? – догадался Флетт.

– Да, ее изобразил младший брат, которого она очень любила.

– О каком проклятии вы говорите?

– Здесь, на Фарерских островах люди давно забыли эту историю, истинную историю об Олафе. Люди отвернулись от моего рода, чьи потомки всегда верно служили людям.

– Ваш отец был тоже священником?