Под сенью дев, увенчанных цветами

Я думал, что благодаря этому я вырасту в глазах Альбертины. Мать этих девушек была в родстве с г-жой де Вильпаризи и знакома с принцессой Люксембургской. Г-н и г-жа д’Амбрезак владели маленькой виллой в Бальбеке и были невероятно богаты, но жили очень просто, муж был всегда в одном и том же пиджаке, жена в темном платье. Оба при встрече сердечнейшим образом приветствовали бабушку, но дальше этого дело не шло. Девушки, очень хорошенькие, одевались элегантнее, но по по-городскому, а не по-курортному. В длинных платьях, под огромными шляпами, они словно принадлежали к другой человеческой породе, чем Альбертина. Она прекрасно знала, кто они такие. «А, вы знакомы с малышками д’Амбрезак? Что ж, у вас шикарные знакомства. Впрочем, они очень простые, — добавила она, словно одно другому противоречило. — Они очень милые, но уж такие воспитанные, родители их даже в казино не пускают, в основном из-за нас, мы слишком дурно себя ведем. Вам они нравятся? Конечно, что-то в них есть. Маленькие простушки, вот они кто. В этом, наверно, есть своя прелесть. Если вам нравятся маленькие простушки, вы найдете в них ровно то, что вам надо. Говорят, кому-то они нравятся: одна из них уже обучена с маркизом де Сен-Лу. А младшая из-за этого очень страдает: она была в него влюблена. Меня-то раздражает даже эта их манера говорить краешком губ. И одеваются они смехотворно. Ходят играть в гольф в шелковых платьях. В их-то возрасте наряжены вычурнее, чем зрелые дамы, умеющие одеваться. Возьмите госпожу Эльстир — вот у кого элегантность». Я возразил, что, по моему разумению, она была одета очень просто. Альбертина рассмеялась. «Платье на ней очень простое, это правда, но одета она восхитительно, и на эту, по-вашему, простоту тратит бешеные деньги». Человеку, не обладавшему точным и неуклонным вкусом в области нарядов, платья г-жи Эльстир казались неприметными. Я таким вкусом не обладал. Эльстир, по словам Альбертины, был им наделен в высшей степени. Я об этом и не подозревал, как не догадывался и о том, что изящные, но простые предметы, переполнявшие его мастерскую, были редкостями, которых он страстно домогался, знал всю их историю, выслеживал их по распродажам вплоть до дня, когда, обладая достаточными деньгами, мог их добыть. Но об этом Альбертина ничего не могла мне сообщить: она была так же невежественна, как я. Зато по части туалетов ею руководил инстинкт кокетки, а может быть, и сожаления бедной девушки, которая бескорыстно и деликатно восхищается у богатых вещами, зная, что никогда не сможет щеголять ими сама; поэтому она со знанием дела рассказывала мне об эстетстве Эльстира, о его разборчивости: для него все женщины одевались недостаточно хорошо; в какой-нибудь пропорции, в каком-нибудь нюансе для него таилась целая вселенная, и для жены он заказывал зонтики, шляпки, манто за бешеные деньги; Альбертина благодаря его урокам научилась понимать их прелесть, а человек, лишенный вкуса, вроде меня, не обратил бы на них внимания. Впрочем, в прошлом Альбертина немного занималась живописью, хотя, по ее собственному признанию, не имела к ней никаких способностей; она до глубины души восхищалась Эльстиром, и благодаря тому что он ей рассказывал и показывал, по-настоящему разбиралась в картинах: это было совсем не то, что ее восторг от «Сельской чести». На самом-то деле, хоть это еще совершенно не бросалось в глаза, она была очень умна, и глупости, проскальзывавшие у нее в разговоре, следовало приписать не ей, а ее среде и возрасту. Влияние Эльстира на нее было благотворным, но он влиял на нее лишь отчасти. Ум ее не во всех направлениях был развит одинаково. Вкус в живописи почти сравнялся у нее со вкусом в одежде и всех видах элегантности, но музыкальный вкус сильно отставал.