Под опасным солнцем

Элоиза не отвечает. Мы все уже вылезли из машины. Мари-Амбр с бутылкой пива в руке алчно смотрит на пляж, а я поворачиваюсь в другую сторону, к долине. Про бухту Пуамау во всех путеводителях для туристов пишут, что там находится Ипона, один из самых крупных археологических объектов Тихого океана. Ипона перед нами, в двух шагах.

Я иду туда. Щиты со сложными пояснениями натыканы плотно, место волшебное, тики пугающие, хотя не до такой степени, как пять статуй вокруг «Опасного солнца». Мы, все впятером, долго бродим по полностью восстановленному меаэ. Я пропитываюсь историей этого места, веками обрядов с пением и танцами по случаю казней и рождений, обряды совершали тахуа, жрецы или жрицы, имевшие право распоряжаться жизнью и смертью. Может, у того, кто убил Мартину, была эта мана? Мана тахуа?

Камни внушительно безмолвствуют. Я останавливаюсь рядом со странным тики, изображающим лежащую женщину с вытаращенными глазами, она рожает, потом у подножия красного тики, исполина высотой два метра шестьдесят, самого большого в Полинезии. От него исходит древняя, животная сила. Может, я тоже начинаю ощущать ману? Моя мана…

— Э-эй!

Магия разом испаряется.

— Эй! — снова кричит Амбр, забравшись на стенку из резных камней. — Мы же не будем здесь весь день торчать! Я уже набралась впечатлений среди каннибалов, сеанс окончен. Ну-ка, живее, все в воду! Я хочу пить и есть, но прежде всего — сбросить одежду!

Она бежит к расставленным вдоль берега столам для пикника. Заходящее солнце превращает кокосовые пальмы в черные тени. Белые волны кусают пустынный пляж, будто зубы, требующие своей доли ног, рук и животов. Если до самого пляжа пена дотягивается лишь робкими расплывчатыми языками, то в нескольких метрах от них, в открытом море, она сбивается в острые клыки.

Мари-Амбр оборачивается, оценивает нашу решимость и читает в наших глазах, что место, при всей его красоте, кажется нам немного опасным.

— Ну давайте, — уговаривает Амбр, — стоило ехать час, чтобы теперь струсить.

Она ставит на деревянный стол литровую бутылку рома «Ноа-Ноа» и для храбрости наливает себе четверть стакана. Янн босиком идет по песку, широко расставляя ноги, и смотрит в океан.

— Не бойтесь, — прибавляет Амбр, глядя на черную тень жандарма. — Мы взяли с собой спасателя. Идем, девочки!

Допив ром, она стаскивает через голову и бросает на песок майку Levi’s. Следом летит юбка, и Амбр остается в бикини. На Маркизских островах она кажется худышкой, а для Европы полновата — слишком полные груди, бедра, зад. Сочная блондинка с деньгами свое дело знает и умеет себя подать. Отпив еще глоток рома, на этот раз прямо из горлышка, она скидывает лифчик.

— Пошли! — снова зовет она и входит в воду.

Из нашей троицы ей удается уговорить одну лишь Элоизу.

Та раздевается куда более робко, складывает одежду на песке и остается в маленьком купальнике с верхом в виде перекрученной ленты.

— Вау, — без всякой видимой зависти говорит Мари-Амбр, — у тебя отличная фигура, Гогеночка!

Элоиза краснеет. Должна признать, и на этот раз с завистью, что она очень хороша. Тонкая талия, круглая попка, прелестные грудки. Элоиза проходит мимо Янна, который, не покидая своего наблюдательного поста, провожает ее глазами до тех пор, пока она не скрывается в волнах.

Перед тем как на ночь задернуть картину черной завесой, солнце насыщает краски бухты. Изумрудные пальмы, сапфировый океан…

— Ну что же вы! — выныривает Амбр, белогрудая и меднокожая. — Клем! Фарейн! Хватит умничать, идите сюда!

Я осознаю, что мы обе так и остались стоять перед щитом с пояснениями. Обмениваемся понимающими взглядами — несколько коротких мгновений солидарности интеллектуалок, — но что правда, то правда, мы уже прочитали все, что там написано, лично я — дважды, по-французски и по-английски. Не вижу другого выбора, кроме как уступить.

Я раздеваюсь. Мои рубашка, шорты и ожерелье из красных зерен ложатся кучкой рядом с одеждой Элоизы и Мари-Амбр.

Они меня поторапливают, разглядывают, оценивают… Приговор обжалованию не подлежит, я не вижу в их глазах ни малейшей зависти. Стервы! Ну и пусть! Бегу к воде, я тысячу лет не купалась в море. И первые же волны смывают последние мои опасения.

Не помню, чтобы я когда-нибудь плавала в такой теплой воде. Вспоминаются навыки бассейна, должно быть, еще школьных времен. Ныряю с головой, выныриваю на поверхность, закрываю глаза, снова открываю, обжигаю их о заходящее солнце, окунаю в океан, мне хорошо, я будто заново родилась, воздух прохладнее, чем вода, и совершенно невозможно вылезти из нее.

Сколько времени я там провела?

И тут раздается голос Мари-Амбр, ставшей на удивление благоразумной.

— Девочки, как ни жаль, но надо ехать! Серван Астин позвонит в пансион, как только проснется, то есть как только здесь зайдет солнце. Нам надо пошевеливаться, особенно если хотим успеть выпить на дорожку.