Это была не закладка, а фотография. Двое детей, я бы сказала, лет шести и восьми, мальчик и девочка, аккуратно причесанные, аккуратно одетые, хорошие дети, как с картинки, вот уж точно — они больше были похожи на картинки, чем на настоящих детей. Всмотревшись получше, я поняла, что это школьная фотография, дети позировали за партой, перед доской, потому, наверное, и улыбки у них вышли слишком серьезными.
Я перевернула фотографию.
У меня от этих слов мурашки по спине побежали.
Я быстро снова перевернула фотографию. Мне казалось, если я буду слишком долго смотреть на этого мальчика и эту девочку, они сотрутся с фото, как в фильмах ужасов. У них были такие белые лица, такие бледные руки… казалось, это не настоящие дети. Казалось, будто это привидения!
Неужели они умерли? Я засунула фотографию в книгу, вернула ее на тумбочку, расправила простыню и выбралась из бунгало «Уа-Хука», оставив за собой единственный след — стул посреди комнаты.
Такой же фасад, такая же крыша, такой же просвет, такая же балка.
«Тахуата».
Бунгало Клем.
Мне все труднее было справляться с этим проклятым чувством вины. Ну ладно, пусть капитан разместил Клем на самом верху списка подозреваемых, но я-то ее поместила в самом низу. Она — моя подруга. Если бы я попросила, Клем дала бы мне свои отпечатки пальцев на любой бумажке, незачем было у нее здесь шарить. Я машинально сунула в третий пакет третий тюбик зубной пасты, почти пустую пластиковую бутылку, стаканчик, упаковку аспирина.
Невозможно было не заглянуть в шкаф, распахнутый настежь. У Клем полный бардак! Если она когда-нибудь найдет себе пару, нелегко будет приучиться к мирному сосуществованию…
Как и мне, надеюсь. Клем, ты меня научишь?
Куча книг. Чемодан Клем, наверное, тонну весил, и никаких кружевных трусиков или легкой юбочки, чтобы это уравновесить, только удобные вещи, которые выглядели так, будто куплены с рук у легионеров, вернувшихся из похода в Сахару.
Я наскоро просмотрела обложки: классика, пара книжек ПИФа, словари синонимов и рифм; здесь же блокноты, на корешках которых Клем написала названия.
Ничего себе, если все это читать, ушло бы много часов, не одна ночь… Я буду последней дурой, если начну.
Я уже потащила стул на середину комнаты, мне не терпелось выбраться оттуда и как ни в чем не бывало присоединиться к По и Моане перед телевизором, и вдруг заметила, что ящик одной из двух тумбочек приоткрыт.
Я себя ругала, клянусь вам, я себя ругала, но любопытство и на этот раз оказалось сильнее. Отпустив стул, я потянула за ручку. И снова фотография. Только на этот раз я узнала, кто на ней.
Титина!
Титина — намного моложе, наверное, лет тридцати, снятая где-то в Бельгии. Похоже, было очень холодно. Она в белой шапочке, щеки посинели. Молодая Титина оказалась не такой хорошенькой, как я себе представляла, толстушка с круглым лицом и круглыми грудями, но улыбка затмевала все. Мультяшная улыбка до ушей и искрящиеся глаза, глядящие на фотографа. Может, это был тот самый ее возлюбленный? С которым она больше никогда не встречалась?
Еще одно уравнение с тридцатью шестью неизвестными!
Откуда у Клем эта фотография Титины?
Какая тайная связь могла существовать между ними? Мартине было лет семьдесят, а Клем, наверное, чуть за тридцать.
Мать и дочь?
Почему бы и нет, хотя вряд ли — ни малейшего сходства между ними не заметно.
Я снова принялась разглядывать снимок, всматриваясь в мельчайшие детали. И чем дальше, тем больше убеждалась в том, во что невозможно было поверить, — мне казалось, что это слишком глупо.
Фотография была сделана около сорока лет назад на площади какого-то бельгийского города.
Я тогда еще не родилась, и я никогда не была в Бельгии… И все же я не сомневалась, что уже видела это лицо.
Лицо тридцатилетней Титины.
Моя бутылка в океане
Глава 14
— Вперед! — вопит Мари-Амбр.
Янн только что свернул с единственного асфальтированного шоссе острова на дорогу, ведущую к Пуамау.
Двадцать километров. Сорок пять минут по ухабам.