Под местным наркозом

Третье угрожающее послание было засунуто в виде закладки в мою книгу, во второй том «Писем к Луцилию». Она изъясняется все более кратко: «Мы требуем покончить с политикой расслабления!» Нашла, что прочтения заслуживает восемьдесят второе письмо, против страха смерти: «Я больше о тебе не тревожусь…»

Хоть бы мороз ненадолго ослабил свою хватку, хоть бы опять пошел снег во всех районах города, хоть бы он окутал город снежным покрывалом и прикрыл бы всё и вся, хоть бы, наконец, великий соглашатель снег заглушил угрозы.

Без всякого предупреждения она пришла, нет, оккупировала мою квартиру.

— Я должна с вами поговорить, обязательно.

— Когда именно?

— Сейчас, немедленно.

— К сожалению, это невозможно…

— А я не уйду, пока вы…

В общем, я прервал едва начатую работу, более того — поспешно захлопнул рукопись; ведь, ежели подружка моего ученика хочет поговорить со мной «обязательно», я должен превратиться в слух, в одно сплошное педагогическое ухо.

— Что произошло, Вероника? Кстати, большое спасибо за ваши краткие и столь замечательно недвусмысленные письма.

— Почему вы путаетесь под ногами у Флипа? Разве не понимаете, что он должен это сделать обязательно? Неужели вы вечно будете все портить своими вечными «с одной стороны… с другой стороны…»?

— Это вы уже однажды сформулировали более метко: я расхолаживаю, я — соглашатель…

— От вашего реакционного жеманства просто тошнит!

Она села. При всей выдержке я чувствовал себя не в своей тарелке и стал выкладывать прежние аргументы неуверенно — у меня не было другого выбора, — аргументы эти, с одной стороны, были направлены против плана Шербаума, а с другой — отчасти признавали его правоту. Так складывалась наша беседа: она заявляла «обязательно», я советовал лучше употребить выражение «не обязательно»; ей все было ясно, а я нагромождал противоречащие друг другу точки зрения, не испытывая в них недостатка.

— Ясно как божий день: капиталистическая система эксплуатации должна быть уничтожена.

— Это зависит от точки зрения и от более или менее оправданных интересов различнейших групп и объединений. Что ни говори, мы живем при демократии…

— Ох, уж это ваше плюралистское общество.

— И у учеников есть свои особые интересы, и они должны выражать их четче. Например, в школьной газете…

— Детские забавы!

— Разве вы не предлагали Филиппа в главные редакторы?..

— Раньше я сдуру считала вас левым…

— …И даже выступили с речью?

— …Но с тех пор, как вы пытаетесь внушить Флипу неуверенность в своих силах, я поняла, что вы доподлинный реакционер, и притом реакционер того сорта, который сам не предполагает этого.

Она все еще сидела в своем коротком пальтишке с капюшоном. («Не хотите ли снять пальто, Вероника?») Сидела не сдвинув колени, как это делают девушки, а по-мальчишески, расставив ноги в ядовито-зеленых колготках, говорила в нос, и потому казалось, будто она хнычет, хотя она намеревалась устроить мне разнос. (Надо решить, насколько я левый, если я нахожусь левее своего зубного врача. «Не правда ли, доктор, с этим и вы согласитесь?» Зато Шербаум стоит левее меня, но пока он не решился сжечь таксу — правее Ирмгард Зайферт, которую, однако, нельзя считать более левой, нежели Веро Леванд. А коли так, где же, собственно, Веро обретается?) Хотя она пришла ко мне одна, за ней выстроилась целая группа!

— Мы требуем, чтобы вы раз и навсегда оставили Флипа в покое.

Я говорил, обращаясь к каучуковому профилю ее подметок, стоящих стоймя, нет, противостоящих мне:

— Будьте благоразумны. Его убьют на месте. Наши сограждане его убьют.

— В определенных ситуациях жертвы неизбежны.

— Но Филипп не мученик.

— Мы требуем, чтобы вы раз и навсегда прекратили его деморализовывать.

— Я не исключаю, что вы хотели бы превратить его в мученика.

— А я хочу, чтобы вам было ясно: я люблю Флипа.

(А я ненавижу признания, ненавижу жертвы. Ненавижу символы веры и вечные истины. Ненавижу все однозначное.)

— Милая Вероника, если вы по-настоящему любите своего Филиппа, как вы это сейчас с похвальной откровенностью признали, то именно вы должны помешать ему исполнить задуманное.

— Флип принадлежит не только мне.

— Помните, как в брехтовском «Галилее» один из героев говорит, что народ, который нуждается в героях и в героических подвигах, достоин сожаления.

— Нуконечно. Нуразумеется. Все эти места я знаю наизусть. Флип как попугай повторяет ваши побасенки. Иногда мне кажется, что он вообще разочаровался в своем плане. Еще одна среда прошла — и опять ничего. Теперь новоеновое: сначала он намерен анестезировать собаку. Половина эффекта пропадет. Вы его переделали на свой лад. Парень совсем размяк. Одолели сомнения. Возможно, скоро заревет.

Я предложил подружке Филиппа сигарету. Пальто с капюшоном она упорно не желала снимать. Мне не оставалось ничего иного, как ходить вокруг да около и рассказывать разные истории, начинавшиеся словами: «Как-то раз…» Конечно, я рассказал и о себе.

— Да, раньше и я считал: если ты всегда соглашаешься — конец авторитету.