Под местным наркозом

— Кстати, мне кажется, нет, я уверен, что ваши передние зубы… Скажите-ка: маргаритка… Да-да. Конечно. В детстве вы кусали губы? Я хочу сказать: захватывали передними зубами нижнюю губу?.. Ведь у вас дистальный прикус… Разрешите.

С этих пор я вижу Шербаума в зубоврачебном кресле фирмы «Риттер».

— За это надо будет платить?

До чего подкупающе умеет смеяться мой зубной врач.

— Для сторонников естественных наук бывают исключения: иногда их лечат бесплатно.

Шербаум все же чем-то похож на меня.

— Только не делайте больно.

Дантист ответил так, будто зубоврачебной практикой занимается не он, а сам господь бог в застегнутом доверху белом халате и в парусиновых бахилах:

— Делать больно — не моя профессия.

А как он нагнулся над ним. Как осветил лампочкой его полость рта. И как мой Филипп послушно произнес долгое «А-а». (Мне надо было бы попросить врача включить телевизор: «Вы не возражаете, если я посмотрю немного западноберлинские «Вечерние известия», а потом рекламу?»)

— Вам следовало бы показаться мне еще ребенком с молочными зубами.

— Разве все обстоит так худо?

— Нуда, нуда. Сейчас мы сделаем ни к чему не обязывающий снимок. И тогда посмотрим.

Зубной врач и его помощница, которую он вызвал звонком, сделали рентгеновские снимки всех зубов Шербаума. Портативный рентгеновский аппарат «Риттер» пять раз прожжужал, когда врач нацеливал его на нижнюю челюсть Шербаума, а потом прожжужал шесть раз — столько снимков верхней челюсти было сделано. И каждый снимок регистрировался. Как и в случае со мной, зубной врач зафиксировал на одной пластинке четыре нижних резца Шербаума — второй, первый, первый, второй.

— Ну как? Было больно?

Оставить большие поля для дополнений, которые позже вычеркнуть. Отмечать галочками воспоминания. Пройти вторично, на сей раз при моросящем дождике, по променаду вдоль Рейна к Андернаху — крестный путь, этап за этапом. А не то взять лист седьмой:

«…фон Дёрнберг показывает, что подсудимый требовал от него противозаконной акции — приводить в исполнение смертные приговоры не путем расстрела, как предписано Военно-уголовным кодексом, а через повешение, причем подсудимый будто бы заявил, что в районе дислокации 18-й армии и армейской группы «Нарва» (Грассер) приговоренных к смерти уже вешают…» Может быть, все же назвать Шёрнера, поскольку речь идет о Шёрнере. «…Подсудимый приказывал, чтоб вешали перед фронтовыми командными пунктами, перед домами для солдат, получивших увольнительные, или на узловых железнодорожных станциях. Он велел также, чтобы к повешенным прикрепляли дощечки с надписями, например: «Я — дезертир»…»

А может, забросить все это? А может, приземлиться у Ирмгард Зайферт и вместе с ней пережевывать старые письма? А может, вставить в рамку фотографию Шербаума и приклеить к ней скотчем табличку: «Я дезертир, так как сел в зубоврачебное кресло…» Не додумав до конца эту фразу, я ушел.

— Кельнер, кружку светлого! — Я прилепился к стойке, чтобы не быть в одиночестве. Когда в пивную заглянули Шербаум и Веро Леванд, по подставкам уже было видно, что я выхлебал три кружки светлого.

— Мы звонили вам несколько раз по телефону, а потом подумали…

(Стало быть, известно, где я сижу, когда меня нет дома.)

— Собственно, нас пригласили на вечеринку. И мы подумали, не захотите ли вы…

(В таких случаях вполне уместно указать на огромную разницу в возрасте: «В кругу молодежи следует быть молодежи».)

— Там бывают люди из университета. Преподаватели и кое-кто из профессоров. Тоже не самые юные.

(Еще немного поломаться: «Я неохотно хожу в гости без приглашения».)

— У них открытый дом. Можно приходить и уходить когда вздумается. И приводить кого хочешь.

(И вообще, стоику скорее приличествует сидеть в пивной.)

— Кельнер, счет.

— Сила, что вы идете с нами.

— Но только на минутку.

— Мы тоже не собираемся поселиться там навек. Возможно, это вообще дохлый номер.