Под местным наркозом

— Хотя рентген показал, что зубы, на которые будут опираться мосты, в приличном состоянии, я должен сказать: у вас типичная, стало быть, врожденная прогения, что в переводе означает неправильный прикус.

(Я попросил зубного врача показать мне очередную телепередачу.)

С экрана повалила реклама, она заняла восьмушку моего восприятия. Дантист смазывал растревоженные десны и все еще подводил итоги:

— При нормальном прикусе зубы верхней челюсти перекрывают нижнюю максимум на полтора миллиметра. У вас же…

(С тех пор я запомнил, что мой неправильный прикус, который врач назвал врожденным, поскольку он является типичным, можно отличить по горизонтальному зазору шириной в два с половиной миллиметра.)

Догадывается ли, собственно, этот зубодер, что в его точильные и полировочные эликсиры добавляется пемза в порошкообразном виде? И знает ли эта дикторша с козьей мордочкой, которая кажется мне знакомой, подозрительно знакомой, что рекламируемые ею средства для чистки и мытья содержат пемзу, нашу отечественную пемзу с предгорий Эйфеля?

Зубного врача заклинило на моей прогении:

— Это ведет, как ясно показывают ваши рентгеновские снимки, к атрофии челюстной кости или альвеолярного гребня…

Та, на телеэкране, обязательно хотела продать мне морозилку. А в это время стоматолог предлагал хирургическое вмешательство…

— Мы просто-напросто скусим выступающий гребень челюстной кости и, восстановив ее таким образом, ликвидируем неправильности в вашем прикусе…

…А у Линды в телевизоре был свой припев: «Всегда свежие, полные витаминов…» При этом она предлагала рассрочку. Потом она открыла свою морозилку, и в ней вперемешку с очищенным горошком, телячьими почками и калифорнийской клубникой лежали мои молочные зубы, школьные сочинения, пропуск беженца под литерой «А» и мой научный труд о туфовых цементах и цементах, применяемых при глубоком бурении, сгустки моих желаний и мои разлитые по бутылкам неудачи — все уже готовое к употреблению. А на самом дне между окуневым филе и шпинатом, как известно богатым железом, покоилась обнаженная, покрытая инеем она сама, та, которая только что рекламировала свой товар, в юбке и в джемпере… О, Линдалиндалиндалинда… (Завтра я предложу 12 «А» такую тему для сочинения: «Основное и побочное назначение морозилок».) Как она долго держится в холодных испарениях. Как хорошо сохраняется боль при сильном охлаждении. «Как потускло золото…»[10]

Зубной врач предложил выключить телевизор (Ирмгард Зайферт представила меня как человека крайне впечатлительного). Я кивнул. Тогда он вернулся к моей прогении…

— И все же я не посоветовал бы вам соглашаться на хирургическое вмешательство…

И тут я тоже кивнул. (И его мокро-холодная помощница кивнула.)

— Теперь мне можно идти?

— Лично я советую вам поставить мостовидные протезы в области боковых зубов…

— Прямо сейчас?

— Зубной камень отнял у нас достаточно времени.

— Значит, послезавтра, незадолго до вечерних передач?

— И примите на дорогу две таблетки арантила.

— Но мне было почти не больно, доктор…

(Его помощница — отнюдь не моя невеста — протянула таблетки и стакан воды.)

Придя домой, я невольно стал проводить языком за зубами, пытаясь нащупать исчезнувшие шероховатости; у себя на письменном столе я увидел рядом с пепельницей тетради с уже исправленными сочинениями учеников 12 «А», несколько книг, которые я начал читать, и недописанную памятную записку для комитета «Школьники несут ответственность» с полемическим разделом «Где и когда ученику разрешается курить?», а рядом между брошюрами с директивами насчет реформ 11–13 классов, перед пустой рамкой для фотографий, на столе, заваленном газетными вырезками и ксерокопиями, лежала до обидности тощая папка с условным заголовком, выведенным огромными буквами. Под кусками древнеримского базальта — чаще всего осколками ступок, — кусками, которые я использовал в качестве пресс-папье… я обнаружил лист бумаги…

О боже, мой зуб. О боже, мои волосы в расческе. О боже, моя промелькнувшая куцая идейка… Ах… Сколько потерянных сражений. Впрочем, новая боль заслоняет старую. Но что же всплывает и вспоминается потом? Прежде всего карп на новогоднем вечере в прошлом году. О боже, эти тени, о боже, галька. О боже, зубная боль, о боже…

При том я хотел всего-навсего удалить зубной камень, хотя догадывался: он уж что-нибудь да найдет. Они всегда находят что-нибудь. Это известно.

Вскоре после моего возвращения позвонила Ирмгард Зайферт:

— Ну, как это было? Не так уж страшно. Правда?

И я подтвердил, что врач не садист. Что он человек, хоть и разговорчивый, но все же достаточно тактичный. Нахватанный. (Слышал о Сенеке.) Когда становится больно, прерывает лечение. Немного наивно верит в прогресс — надеется на появление всеисцеляющей зубной пасты… Но все это терпимо. А телевизор и впрямь действует замечательно, хотя и несколько комично.

Словом, говоря по телефону с Ирмгард Зайферт, я нахваливал зубного врача, который стал отныне нашим общим врачом.

— Голос у него мягкий, и только тогда, когда он начинает поучать, в нем появляется эдакая назидательная интонация.