Под местным наркозом

Инженер-машиностроитель Эберхард Штаруш, которого война лишила родителей, отчего он стал вдвойне энергичным, сразу же рванул и приземлился у «Диккерхоффа — Ленгериха», в фирме, которая производила клинкерный цемент мокрым способом; впрочем, Харди, который не отказался от своих увлечений историей искусства, изучал камни «экстерны»[9] в расположенном неподалеку Тевтобургском лесу; потом он познакомился с обжигом по методу Леполя, ибо у «Диккерхоффа» уже был своевременно запланирован переход всех предприятий с мокрого на сухой способ. Харди выдвигают, Харди готовит исследование об опыте использования цементов при глубоком бурении и туфовых цементов при строительстве противоподлодочных укреплений в Бресте; наконец, Харди предлагают, предварительно расширив, изложить свое исследование на специальном научном конгрессе перед общественностью, иными словами — перед ведущими деятелями западногерманской цементной промышленности. Для своего возраста он крупный специалист, у него приятная наружность, он удачлив, и вот он знакомится в Дюссельдорфе, на том самом ставшем уже историей конгрессе, с двадцатидвухлетней Зиглиндой Крингс, а на следующий день — за чашкой чая в перерыве между заседаниями — и с ее теткой Матильдой, немногословной дамой в черном, верховной правительницей предприятий Крингса. Харди как бы невзначай заводит разговор с обеими дамами. Старый Господин из аахенской студенческой корпорации в беседе лестно отзывается о нем. Харди использует прощальный прием в отеле «Рейнишер Хоф»: он довольно часто, но не слишком назойливо, приглашает на танец Зиглинду Крингс; Харди умеет вести светский разговор — не только о центробежных фильтрах, но и об архитектуре, о красоте романских базальтовых сооружений между Майеном и Андернахом. После полуночи, когда в залах устанавливается влажно-цементно-интимная атмосфера, Харди срывает с губ Зиглинды всего один-единственный поцелуйчик. (И тут Зиглинда Крингс произносит сакраментальную фразу: «Послушайте, если я в вас втюрюсь, вам это дорого обойдется…») Как бы то ни было, он произвел большое впечатление и вскоре после этого покинул с хорошими рекомендациями предприятия «Диккерхофф — Ленгерих»; и теперь целиком и полностью, то есть чрезвычайно успешно, внедрился в фирму Крингса; с той же быстротой и осмотрительностью, с какой он интегрировался в крупнейшем в Европе замкнутом кругу потребителей цемента, он устроил и свою помолвку, проявив здоровый инстинкт и одновременно цепкость; она состоялась весной пятьдесят четвертого года; учитывая, что будущий тесть все еще находился в плену, они отпраздновали ее подальше от дома, в долине Ара и в Лохмюле: на серо-выпуклом матовом стекле выстроились в ряд Зиглинда в костюме цвета серого шифера и Харди в базальтово-сером однобортном пиджаке; светская, немного чересчур бесконфликтная парочка; быстрые подстраховывающие друг друга взгляды искоса; представители поколения, известного под названием «скептического», в них все чаще видят рыцарей успеха. И впрямь, под моим влиянием Зиглинда стала серьезно заниматься в Майнце — она систематически, но вполне равнодушно, изучала медицину… А я в это время с фанатической основательностью и одновременно столь же равнодушно исследовал туфы в долине Нетте, вникая в крингсовское производство цементов; особенно усердно я занялся нашим устаревшим оборудованием для переработки пемзы и вообще пенистыми лавами…

Дантист велел мне прополоскать еще раз…

— А потом будем полировать, чтобы зубной камень не мог нарасти слишком быстро.

Наступившую паузу я использовал как приглашение к короткому докладу сперва о туфовых постройках римлян в сотых — пятидесятых годах до рождества Христова.

— По сей день между Плайдтом и Крецем можно обнаружить подземные штольни с нацарапанными на латинском языке надписями римских рудокопов.

А потом, пока он полировал, я в перерывах заговорил о пенистых лавах.

— Пенистые лавы геологически относятся к пористым туфам, полезным ископаемым Лааха…

Дантист сказал:

— Добросовестная полировка дает гарантию того, что самый верхний слой зубной эмали сохранится…

Я рассказывал о среднем галоцене, о белых туфах и о вкрапленных в них лёссовых скоплениях; он еще раз указал на мои обнаженные шейки зубов и возвестил:

— Вот, дело сделано, мой милый. А теперь возьмите-ка зеркало…

На вопрос моего зубного врача: «Ну что вы сейчас скажете?» — мне не оставалось ничего иного, как ответить: «Замечательно, просто замечательно».

Тем временем он ретировался за рентгеновский аппарат, а помощница начала делать снимок за снимком, словно хотела устроить междусобойчик с демонстрацией диапозитивов. Снимки показали смутно обрисованные неровные зубы мудрости. Только промежутки в области коренных зубов, слева, справа… наверху, внизу доказывали, что это именно мои зубы, доступные для обозрения. Я продолжал:

— Всего метровый слой перегноя отделяет нас от туфовых пород.

Но зубной врач не дал себя отвлечь: