Под маской скомороха

Однако это всего лишь полдела. Военное столкновение с Новгородом было невыгодно Москве, которая совсем недавно пережила трудную войну с Казанью, – хоть и победоносную, но стоившую немалого напряжения сил. Война с Новгородом могла быть чревата серьезными осложнениями. Переговоры с новгородцами велись всю зиму. Москва пыталась добиться перелома общественного настроения в Новгороде, поддерживала «умеренных», стремилась изолировать «литовскую» партию. Но наступил момент, когда Иван Васильевич понял, что переговоры бесплодны. Выхода иного не было – война сама постучалась в двери.

Но поход на зиму нельзя было откладывать ни в коем случае. Именно на такой исход рассчитывали новгородцы, так как он казался им наиболее вероятным и естественным. Нельзя затягивать и сам ход военных действий. Удар должен быть неотразимым и сокрушительным. Врага, засевшего в новгородском Детинце, нужно окружить и атаковать сразу со всех сторон, чтобы повергнуть его раньше, чем к нему на помощь придут его могучие и грозные, но далекие союзники. Иван Васильевич решил начать поход сразу, как только схлынут весенние паводки.

По его замыслу, поход на Новгород не должен был перерасти в большую войну на всех рубежах Русской земли. Не громоздкая многочисленная пехота, набранная со всей земли, а закаленная в боях и походах боярская конница, главная ударная сила Московского государства, должна была решить исход этой кампании. Именно так рассуждал Великий князь и его советники.

На холм взбежал запыхавшийся порученец из сыновей боярских. Склонив колено перед Иваном Васильевичем, он сказал:

– Государь! В стан прибыл Лука Клементьевич, посол от новгородского владыки Феофила.

– Чего надобно этому холопу? – грозно сдвинул брови князь.

– Говорит, бьет челом к тебе в службу и желает сказать нечто важное, но только в личной беседе.

– Гоните его взашей! – отрезал Иван Васильевич. – Поздно спохватился новоиспеченный новгородский пастырь. А этот… Лука Клементьевич… вишь, чего удумал – службу ему подавай. Скоро таких перебежчиков, как он, коробьями можно будет считать.

– Слушаюсь и повинуюсь!

Порученец уже намеревался спуститься вниз, к лагерю, как вдруг Ивану Васильевичу пришла в голову интересная идея, и он остановил его:

– Погодь! Скажи, пущай ждет. Да накормите его и напоите! Примите со всеми почестями.

Великий князь вовремя вспомнил, что под рукой архиепископа находится владычный полк – отменно обученные конные вои, в основном бояре новгородские. Было бы превосходно, дабы они не стали ввязываться в бой с его войсками…

Истома нашел второй брод. Это оказалось не так уж и сложно. Те люди, которые им постоянно пользовались, оставили затесы на деревьях, и они привели отряд юного боярина на мелководный перекат с удобным входом и выходом из реки. Не мешкая, он переправился на правый берег Шелони и поспешил навстречу полкам князя Холмского.

Встретили его не очень любезно. Сначала людей Истомы вообще приняли за передовой отряд бояр из новгородского ополчения, тем более, что его гриди были в тяжелом защитном снаряжении в отличие от московской рати, которая шла по татарскому обычаю налегке – чтобы меньше уставать во время длительных переходов и чтобы в бою быть пошустрей. Но у юного боярина находился условный знак – массивный золотой перстень с изображением святого Георгия, поражающего змия копьем, который дал ему Ивашко Рогозин. Он служил своего рода пропуском и удостоверением личности.

Даниил Холмский был одним из лучших воевод Ивана III. По мысли Великого князя, только он мог спасти псковичей от разгрома. Его полки должны были сдерживать натиск новгородцев до подхода основных сил. И новгородские и московские воеводы предполагали, что главное столкновение сил произойдет на новгородско-псковском рубеже в верховьях Шелони, в районе Порхова. Но Истома внес в эти планы свои коррективы.

– Ополчение подходит к броду у Сольцев, – доложил он князю Холмскому. – Поставят там укрепление – и московская рать к Порхову не пробьется.

– Сведения верны? – испытующе глядя на юного боярина, спросил Холмский.

– Более чем! – уверенно ответил Истома. – И войско твое, князь, ко времени не поспевает.

– А чтоб его!.. – выругался Холмский. – Шелонь мы, конечно, одолеем. Но сколько воев лягут костьми на переправе!

Истома промолчал. Только перед Холмским он снял свою личину и теперь чувствовал себя несколько неловко. Тем более что от князя исходила мощь зрелого мужа, которую юный боярин чувствовал всеми фибрами своей души. Широкоплечий, статный, русокудрый, с коротко подстриженной бородой, пышными усами и длинным прямым носом, воевода московский поражал целеустремленностью. Его глаза горели неугасимым зеленым пламенем, а склоненная вперед фигура напоминала находившегося в засаде хищного зверя, в любой момент готового броситься на свою добычу.