Под чужим солнцем

Я вышел на площадь. Там стоял памятник: обнаженные рабочие из сине-зеленой патины поднимали огромный гранитный блок – в школе нам говорили, что он называется «Эра рабочих». Я подумал – крайне несправедливо, что умерла именно мама. Ну почему она не оказалась среди тех, кто смог победить болезнь? Может быть, у нее не хватило сил бороться, потому что она слишком долго заботилась о нас? А если бы папа брал дополнительную работу, чтобы мама могла отдыхать и набираться сил? А если бы я больше помогал ей по дому? Если бы я следил за своими вещами, не раскидывал грязную одежду по полу, если бы не ругался с ней из-за ерунды – может быть, тогда все стало бы по-другому? Потом я подумал о том, действительно ли она получала все необходимые лекарства. Если бы мы были так же богаты, как король, или если бы папа лучше разбирался в том, что происходит в больнице, может быть, у нее было бы больше шансов выжить?

Мне не хотелось задумываться над этими вопросами, но они появлялись в моей голове, и я не мог им сопротивляться. Мои глаза заволокло слезами. Я смущенно закрыл лицо руками, когда кто-то дотронулся до меня.

– Как дела?

– Все нормально, – ответил я, пытаясь сглотнуть комок в горле.

– Трудный день?

– Да. Поругался с одним парнем в школе.

– Понимаю, – сказал Джексон и приобнял меня. – Эта страна не для всех, они хотят, чтобы мы, те, кто не вписывается в их общество, считали, что сами в этом виноваты. Но это не так.

– Что ты имеешь в виду?

Джексон улыбнулся. Было странно видеть его совсем рядом.

– Ты сам можешь решать, как хочешь прожить свою жизнь, и только тогда ты почувствуешь, что по-настоящему свободен.

Я не совсем понял, что он хотел сказать, но все равно кивнул.

– Что-то не так с этим миром, – продолжал он торжественно. – Ты раб и, как и все остальные, рожден в тюрьме. «Матрица», – сказал он, легонько толкая меня в бок. – Видел?

– Конечно.

Джексон отпустил меня.

– Так, теперь серьезно. Этот мир сошел с ума, но пока ты со мной, тебе не о чем волноваться. На фиг школу и все такое, ты будешь работать на меня и зарабатывать хорошие деньги.

Он достал коричневый клетчатый бумажник с золотой эмблемой, вытащил оттуда две потертые тысячные купюры и протянул их мне.

– Это за то, что ты меня не сдал.

Я взял купюры в руки и уставился на них.

– Ты уже решил, кто ты такой, – продолжил он, жестом указывая на прохожих. – Ты можешь потратить остаток своей жизни на то, чтобы переубедить их, можешь торчать на занюханном складе, разгружая товар какого-нибудь миллионера, а можешь взять все в свои руки.

Я сложил деньги и убрал их в карман. Я не знал, что ему ответить. Вообще-то мне надо было идти домой, но я не знал, что меня там ждет. Может быть, Улла-Бритт уже поговорила с папой, а может, она сама ждала меня у дверей. В любом случае у меня не было ни малейшего желания встречаться с ними, и я подумал, что даже если я не захочу работать на Джексона, сходить с ним в Babas я вполне могу.

Глаза Джексона засияли, мне показалось, что он прочитал мои мысли.

– Тебе не нужно принимать решение прямо сейчас, но пиццей-то я тебя могу угостить?

Я посмотрел на улицу, которая вела домой. Я знал, что мне нужно было сделать, но я подумал, что, возможно, Джексон видит меня настоящего. Что он, возможно, даже лучше меня самого понимает, кто я такой, и что все всегда идет не так, как надо, потому что я сопротивляюсь своему естеству. Но я устал все время проигрывать, и я чувствовал, как зудит моя кожа. Как что-то поднимается и вырастает во мне.

– Покурить есть? – наконец выдавил я из себя.

– Конечно, – сказал Джексон и улыбнулся. – Просто пошли со мной.

Глава 31

Сегодня ночью я очень плохо спал, все время вертелся, да еще какой-то псих из соседней камеры несколько раз принимался орать, так что они пришли и забрали его. У меня тяжелая голова, и мне совсем не хочется снова сидеть в комнате для допросов, вот только повлиять на это я никак не могу. Приходит охранник, и мне приходится вставать и идти за ним.

Меня ужасно раздражает то, что они по-прежнему держат меня здесь, хотя у них нет никаких доказательств. У меня кончается терпение. Я больше не могу здесь сидеть, переживая о том, что происходит за стенами тюрьмы. Если в ближайшее время ничего не произойдет, мне придется менять тактику.

Валлин и Юн стоят в углу комнаты для допросов и тихонько переговариваются. Интересно, что они попытаются сделать сегодня. В их глазах я вижу отчаяние, и я очень надеюсь, что это наша последняя беседа. Я очень хочу на свободу, уехать из этой страны, заселиться в отель с настоящей удобной кроватью и заказать прямо в номер десяток гамбургеров с картошкой фри.

Валлин и Юн садятся. Стулья под ними поскрипывают. Они оба настроены очень серьезно.

– Вы знаете человека по имени Фарид Гали? – спрашивает Валлин.

Я мотаю головой.