– Почему мы никогда не ездили в Хорватию? – спрашивает Дани. – Я хочу сказать, ведь папа так часто рассказывал о дедушкином ресторане, о том, как здорово они жили.
– Не знаю, – говорит Мила. – Как-то не получилось. А может быть, он несколько приукрасил действительность.
– Что ты имеешь в виду? – спрашиваю я.
Мила поправляет прическу, я вижу, что она думает над тем, как ей ответить на этот вопрос.
– Однажды я спросила у мамы, – говорит она наконец, – почему дедушка не помогает нам деньгами, если он сказочно богат. Она сказала, что папины рассказы – не совсем правда. У дедушки не было собственного ресторана, он просто работал в ресторане. Но я должна была хранить этот секрет.
Я уставилась на Милу, не в силах поверить в то, что она только что сказала. Неужели папа выдумал все эти истории о ресторане в Загребе?
– Почему он нам врал? – спрашивает Дани.
– Не знаю. Может быть, он хотел, чтобы у нас была надежда на светлое будущее. Хотел показать, что он родом из успешной семьи.
Я хочу что-то сказать, но тут слышу, что папа заворочался в своей комнате. Он спал, но, видимо, проснулся. Я собираюсь встать, но Мила меня опережает.
– Я подойду к нему, – говорит она и уходит.
– Мила сказала, что они ищут квартиру для папы, – говорит Дани и смотрит на меня.
Я сжимаю в руке салфетку и киваю:
– Да.
– Они что-нибудь нашли?
– Есть симпатичная квартира в Окси, недалеко от них.
– Звучит отлично.
– Посмотрим.
– Ты ведь знаешь, что не должна нести за него ответственность в одиночку, – продолжает он. – Ты имеешь право жить своей жизнью.
– Знаю. Но я не совсем к этому готова.
Последние несколько месяцев были весьма непростыми, но теперь все потихоньку входит в свою колею. Сначала газеты писали о деле Линнеи ежедневно, у входа в подъезд нас поджидали репортеры. Дани и Линнее предлагали деньги за то, чтобы они рассказали о случившемся, но оба отказались. Выдержать весь этот переполох было довольно тяжело, однако я благодарна средствам массовой информации, быстро выяснившим, что Дани невиновен.
В марте начнется судебный процесс против Ричарда Бофорса, и никто из нас не сможет расслабиться прежде, чем он завершится. Он сидит под арестом с того самого дня, когда я пошла за ним и Линнеей на Сундспроменаден. Его подозревают сразу в нескольких преступлениях. Помимо ложного доноса, угроз, нанесения тяжких телесных повреждений и покушения на убийство его подозревают также в экономических преступлениях. Прокурор уверен, что его приговорят к тюремному заключению.
Иногда мне все еще снятся кошмары о том, что мне пришлось пережить, я просыпаюсь, а перед глазами все еще стоят ужасные картинки. Постепенно мне становится лучше, но я боюсь, что, когда придется давать показания в суде, ситуация снова ухудшится.
Мила и папа приходят и садятся за стол. Волосы у папы растрепаны, заметно, что он только что проснулся, но он улыбается нам.
– Дани, Лидья и Мила, – бормочет он. – Мои дети.
Мы наливаем ему кофе и даем пирожное, он ест с большим аппетитом.
– Ваша мама любит кремшниту, – говорит он. – Это она испекла?
– Нет, Лидья, – отвечает Мила, смахивая крошки с его усов.
– Лидья, какая же ты молодец.
– Спасибо, папа. Есть еще, если хочешь.
Пищит мой телефон, я включаю его и вижу сообщение от Мики. Он пишет, что собирается сегодня вечером приготовить лазанью, но будет лучше, если я поем прежде, чем прийти к нему, на всякий случай. Я выключаю телефон и улыбаюсь.
Мики очень помогает нам с тех пор, как все выяснилось. Он все время был рядом, поддерживал меня, отвечал на вопросы, а пока я лежала в больнице, навещал меня каждый день. Я думаю, его мучают угрызения совести за то, что он не прислушался к моим словам, что с Ричардом Бофорсом что-то не так, видимо, он считает, что в случившемся есть и его вина. Мы потихоньку начали сближаться, но пока находимся на той же стадии, что и в прошлый раз, когда решили расстаться. Я не знаю, сможем ли мы когда-нибудь быть вместе, но я очень на это надеюсь.
– Как ты после всего, что случилось? – спрашивает Дани. В его голосе слышится нежность, он искренне интересуется.
Я смотрю в окно, где одинокая снегоочистительная машина чистит дорогу. Вдоль нее образуются серые холмики, на город опускаются сумерки, они резко контрастируют с теплым светом на нашей кухне. Я думаю о том, что мама была бы рада видеть нас вместе.
Я не знаю почему, но что-то изменилось. Все случившееся повлияло на меня. Моя твердая оболочка размягчилась, она мне больше не нужна. Кажется, я нахожусь сейчас на своем месте. Словно мир наконец пришел в равновесие.
Я встречаюсь с Дани глазами и вижу, что он понимает меня. Мы справились, несмотря ни на что. Мы все еще одна семья.