Под чужим солнцем

Карл Моберг поднимает глаза от кипы бумаг, лежащей перед ним на столе. Он высокий и худой, у него совершенно обычный взгляд, но все-таки в его внешности есть что-то особенное. Кажется, что его лицо сложено из неподходящих друг другу деталей, словно кто-то собрал его, просто чтобы посмеяться. Глаза посажены слишком близко друг к другу, нос направлен влево, а рот непропорционально большой. Но в целом он кажется заинтересованным. Он стучит ногой по полу, словно щенок в ожидании прогулки. Совершенно очевидно, что он рассматривает это дело как свой возможный прорыв. Возможно, он уже воображает себя в студии новостей, повествующего о том, как он добился освобождения обвиняемого по делу о похищении Линнеи. Передо мной предстает картинка: он поправляет свой итальянский галстук, смотрит в камеру и говорит: «Можно сколько угодно крутить это дело в разные стороны, но в конце концов мы победили потому, что у них не было доказательств».

– Вас подозревают в похищении человека, подозрение обоснованно. У полиции есть видео с камеры наблюдения на Центральном вокзале Мальмё, поэтому они имеют право на так называемый предварительный арест, – говорит Моберг и смотрит на меня, желая убедиться, что я понимаю его слова. – На данный момент, похоже, никаких других доказательств у них нет.

Он сильно потеет, снимает пиджак, и на рубашке под мышками расплываются мокрые пятна.

– Итак, Даниель, – говорит он, глядя мне в глаза, – вы можете объяснить, как вы попали на это видео с камеры наблюдения?

Я качаю головой, и это вызывает в нем такое недовольство, что становится просто смешно.

– Чем больше вы мне расскажете, тем лучше я смогу вас защитить. Находиться на вокзале – это не преступление, – добавляет он. – То, что вы оказались рядом с Линнеей Арвидссон, может быть чистым совпадением, а то, что вы дотронулись до ее руки, еще не доказывает вашу вину.

Он уже пытался говорить все это, когда посещал меня в камере, но и тогда я ничего ему не сказал. Уже на предварительном следствии я решил придерживаться стратегии молчания. Я думаю об иронии жизни: люди смотрят сверху вниз на таких, как я, а вот таких, как Моберг, изо всех сил старающихся вытащить из тюрьмы разных негодяев, превозносят за их профессионализм. Они обладают всеми привилегиями этого мира и применяют их для того, чтобы дарить свободу убийцам и насильникам. Стоит повнимательнее приглядеться к моральному компасу нашего общества.

– Так как у них нет ничего, кроме этих снимков, непонятно, почему вы ничего не говорите. Полиция считает, вам есть что скрывать.

Я пожимаю плечами. Моберг сглатывает свое разочарование и делает отметку в блокноте. Мы оба знаем, что у меня есть право сменить адвоката, но зачем? Я абсолютно уверен, что дело до суда не дойдет, у них нет никаких доказательств, так что совсем скоро меня отпустят. Конечно, лучше бы мне не попадать в камеру, но это моя ошибка. Полиция может искать до синяков на руках, но я человек опытный и умею скрывать следы. Через несколько дней я соберу свои пожитки и выйду отсюда, вот этого-то как раз Карл Моберг и не осознает.

Глава 17

Кристиан Валлин кивает кому-то за зеркальным окном и откашливается. Он все так же одет в бежевую одежду и почти сливается со стенами комнаты для допросов, выкрашенными в песочный цвет. Если бы не светлые брови, которые придают необычности его внешности, он мог бы стать прекрасным шпионом. Рядом с ним сидит другой полицейский в гражданском, Юн или Йенс, я не запомнил его имени. В отличие от Валлина он в хорошей спортивной форме, похоже, он из тех, кто любит оружие и проводит свободное время в тире.

Я оглядываюсь. Комната больше привычных, но потолок, как обычно, низкий, а лампочка нервно помаргивает. Хотя я и знаю, что абсолютно не виноват, где-то в глубине души мне стыдно, что я снова здесь. Весьма неприятное местечко. Здесь ломается чья-то жизнь, здесь человека заставляют вывернуться наизнанку, и кому от этого становится лучше?

Валлин начинает говорить.

– Допрос Даниеля Симовича, подозреваемого в похищении человека, – говорит он, пытаясь поймать мой взгляд. Я по опыту знаю, что смотреть ему в глаза глупо, выбираю себе чернильное пятно на столе и смотрю на него.

Моберг неразборчиво бормочет и делает пометку в блокноте, словно Валлин сказал что-то новое. Но он по крайней мере пытается что-то делать – в отличие от предыдущих адвокатов, таких пассивных, что я вообще сомневался, живые ли они люди.

Каждый раз, когда они упоминают имя Линнеи, мне приходится держаться изо всех сил, чтобы не выдать свою реакцию. Отчасти мне очень хочется рассказать всю правду, объяснить, как все вышло. Что я никогда не хотел, чтобы все зашло настолько далеко, что я совершил ошибку. Но мы живем в ином мире. Я мог бы рассказывать все тысячу раз, но все равно мне никто бы не поверил.