Под чужим солнцем

Валлин говорит обо всех случаях, когда я нарушал закон. Он рассказывает о поножовщине, о драке в Сёндерванне и о том вечере, когда меня взяли с кокаином. Он сообщает о моей проблеме с наркотиками и о том, что меня дважды приговаривали к содержанию в закрытой колонии для несовершеннолетних. По большому счету, преступлений не так уж и много, к тому же все они произошли примерно в один и тот же период, но в глазах посторонних я выгляжу монстром.

Я думаю о том, что большинство людей не имеет ни малейшего представления о том, каково быть мной. Каково это, чувствовать на себе взгляды остальных. Знать, что тебя постоянно в чем-то подозревают, тебя сторонятся. В глазах людей я не заслуживаю доверия, я должен оправдывать их предрассудки.

Ингегерд, мама из той приемной семьи, куда меня поместили, когда мне исполнилось тринадцать, говорила, что нужно действовать, чтобы воплотить пророчество о своей судьбе. Тогда я не понимал, что она имеет в виду, а теперь понимаю. Такому, как я, ребенку иммигрантов из трущоб, нужно работать в два раза больше, чтобы встроиться в общество. Нельзя допускать ошибок, ни в коем случае нельзя упускать учебу или нарушать закон. Нужно молчать и радоваться тому, что тебе вообще разрешили жить в этой стране. Так ли удивительно, что многие выбирают иной путь? Что они создают параллельные реальности, где сами становятся королями? Правда в том, что нас формирует та реальность, в которой мы живем. В конце концов человек устает от постоянных притеснений. Ему приходится вставать, бороться, а иначе его душа умрет.

Может показаться, что я оправдываюсь, вовсе нет. Многие из моих поступков – моя вина. И все же мне хочется объясниться. Я не плохой человек, но я принимал неправильные решения. Я был в таких ситуациях, где проще следовать за потоком и не задумываться о последствиях своих поступков. Я один несу ответственность за все сотворенные мной глупости, и я уже был за них наказан.

Валлин достает три фотографии и протягивает их мне. Я уже видел их во время предварительного допроса и знаю, что они сделаны камерой наблюдения на Центральном вокзале в Мальмё. Я пытаюсь не смотреть на них, но они притягивают мой взгляд. Наконец я сдаюсь. Я вижу свое лицо рядом с лицом Линнеи, вижу ее испуганные глаза, вижу, как крепко моя рука сжимает ее руку, и чувствую, как желудочный сок поднимается к горлу. Мне приходится еще сильнее напрячься, чтобы контролировать выражение лица.

Валлин задает вопросы о моей встрече с Линнеей. Он движется осторожно, пытаясь меня разговорить. Возможно, есть какое-то благоразумное объяснение? Возможно, все это лишь недопонимание? Линнея сказала что-то такое, из-за чего я разозлился, вспылил и совершил необдуманный поступок? Я всего этого не планировал, все произошло в состоянии аффекта.

Я качаю головой, не заглатываю наживку. Я знаю, что объяснять бесполезно, я выучил свой жестокий урок. Они никогда не станут слушать то, что я могу им рассказать, никогда мне не поверят. Такие, как я, считаются виновными до тех пор, пока не доказано обратное. Презумпция виновности.

Валлин по-прежнему говорит спокойно, но я замечаю, что он ерзает на стуле. Он начинает злиться. В вопросах проскальзывают обвинения, и Юн, я решил звать его так, говорит, что для меня будет лучше начать сотрудничать. Что у них есть свидетель, утверждающий, что я преследовал Линнею неделями, что я снова и снова звал ее на свидание и не принимал ответа «нет».

Скажу честно, мне очень неприятно слышать, как они делают из меня жуткого типа, маньяка, пристающего к женщинам. А потом Валлин говорит нечто такое, что больно ранит меня.

– Даниель, Линнея еще жива?

Слова вонзаются в меня, и я не знаю, как на них реагировать. Я делаю глубокий вдох, пытаюсь заполнить воздухом все легкие и сжимаю под столом кулаки.

– Если она жива, Даниель, очень важно найти ЕЕ как можно быстрее. Только ты можешь спасти Линнее жизнь!

Комок в груди становится все больше. Как ужасно слышать от него эти слова. Мне очень хочется все им рассказать, мне хочется жить в мире, где я не выгляжу монстром. Где я обычный человек, имеющий право на ошибку. Имеющий право на прощение.

В холодном свете электрической лампочки танцуют пылинки. Я слежу за ними взглядом, смотрю, как они кружатся передо мной словно снежинки.

– Времени мало, – говорит Валлин. – Давай, Даниель, помоги нам. Ради семьи Линнеи, – продолжает он очень проникновенно. – Подумай о них!

Я встречаюсь с ним взглядом, быстро смотрю в его светлые глаза. Я вижу отчаяние, пронизывающее его блеклые черты. Ненависть. И я думаю о том, что он не имеет ни малейшего понятия о происходящем на самом деле. О том, кто я такой, через что мне пришлось пройти. Если бы он хотя бы попытался меня понять, все бы стало гораздо проще.

Глава 18

– Эй, Сумо. Иди сюда!

Крилле стоял на самой вершине холма и звал меня к себе. Я колебался, у меня были заняты руки – я набрал в роще веточек.

– Ты слышишь меня?