Под британским флагом

Возвращаясь с открытого воздуха в вонь внутренних помещений, удивляешься, как не замечал ее во время сна. Примерно через полчаса воздух в них станет чище, благодаря приборке и проветриванию. В твиндеки свежий будут гнать специальные ветряки, похожие на те, что на мельницах, только меньшего размера. Процедуру проветривания обязательно повторят перед сном, а при необходимости и среди дня. На французском флоте раньше о гигиене не шибко заботились. Как сейчас, не знаю, но говорят, что французские революционеры быстрыми темпами разваливают свой флот. На то они и революционеры, чтобы все менять, в том числе хорошее на плохое.

На орлопдеке возле каюты хирурга стоят или сидят шесть человек в гражданской одежде. Это ночной улов. Каждую ночь на берег отправляется команда надежных матросов во главе с одним из лейтенантов и ловит в забегаловках и ночлежках тех, кто не имеет постоянного места жительства и работы, а иногда и просто всех, кто попадется. Делается это с разрешения властей, поэтому шибко не церемонятся. Если вдруг ошибутся, то утром извинятся и отпустят. После завтрака хирург осмотрит пойманных. Тех, кто не годен по здоровью, отпустят, а остальных разденут, сбреют в целях гигиены растительность на голове, в подмышках и паху, заставят помыться холодной водой, после чего выдадут матросскую робу, распределят по подразделениям и запишут в корабельную книгу. С этого дня они на службе в военно-морском флоте со всеми вытекающими последствиями, хорошими, как регулярное питание, что для многих все еще редкость, и оклад, согласно занимаемой должности, и плохими типа порки за нарушения дисциплины и трибунала и смертной казни за более серьезные преступления. Хотят они служить или нет — никого не интересует. Если сбегут, что случается изредка, и снова попадутся, что случается часто, потому что легко определяемы по робе и выбритой голове, то будут повешены. Таким способом экипаж линейного корабля пополняется медленно, но верно. Однажды к нам перевели полтора десятка матросов со сгоревшего блокшива — старого корабля, использовавшегося как склад сухого провианта. Подозреваю, что проворовавшийся завскладом лихо замел следы. Приходят и добровольцы, но это обычно обладатели морских специальностей, для которых «Бедфорд» — очередное место работы, или многодетные вдовы бедняков приводят сыновей лет десяти, чтобы те хотя бы не голодали, а что этот кусок хлеба будет доставаться тяжко, так он и на берегу для нищих не легок. Как ни странно это звучит, но война для многих — это возможность на несколько лет улучшить свою жизнь, пусть и короткую.

К восьми часам в кокпите собираются все ее обитатели. Нас уже тринадцать: три помощника штурмана, один из которых я, помощник хирурга, капитанский клерк и восемь мичманов. В корабельной книге числятся еще четыре мичмана, причем двоим всего по одиннадцать лет. Подозреваю, что это мертвые души, благодаря которым капитан и казначей имеют небольшой приварок к окладу. Записанным это тоже выгодно. Придут на корабль лет в семнадцать, имея уже за плечами шесть лет выслуги, необходимых для сдачи экзамена на лейтенанта, послужат пару лет, наберутся опыта — и перейдут на следующую ступень карьерной лестницы. За дальним от двери концом стола, застеленного относительно чистой скатертью из парусины, сидят старшие по возрасту и положению, а молодые — за ближним. У Роберта Эшли теперь есть товарищ-одногодка. Еще одному мичману четырнадцать лет, двоим по пятнадцать, двоим по шестнадцать и двадцатидвухлетний Джон Ривз. Бывший деспот сидит справа от штурманского помощника Джона Хантера, который напротив меня. Дальше занимает место капитанский клерк Самюэль Уорез. Он хотел сесть рядом со мной, но это место я отдал помощнику хирурга Саймону Рузу. Молодежь расположилась согласно возрасту. Без пяти восемь Джон Хантер начинает стучать оловянной ложкой по столу, и все остальные, за исключением меня, поддерживают его. Это сигнал стюарду Георгу Кингу, что пора подавать завтрак. Индус ждет в коридоре и знает не хуже нас, сколько сейчас времени. Ритуал есть ритуал. Тут служат англичане, а не хухры-мухры. Ровно в восемь Георг Кинг заносит в кокпит поднос, на котором тарелка с тринадцатью кусками сыра, вторая с тринадцатью кусками пшеничного хлеба и третья с тринадцатью яблоками. Сыр казенный, а хлеб и яблоки купили на свои. Кушать сыр с казенными пшеничными сухарями, твердыми, как камень, если есть выбор, могут только юные мичмана, которые постоянно голодны. Они грызут сухари целый день, а старшие наедятся сухарей, когда уйдем в поход. По постным дням на завтрак вместо сыра копченая селедка. Она лучше подходит к пиву, которое стюард наливает нам из бочонка в оловянные кружки емкость грамм на триста пятьдесят. Пиво тоже наше.