Под британским флагом

— Шиллинг — и доставлю офицеров на любой корабль, — предложила нам свои услуги коренастая дама с широкими красными кистями рук, у которой на плечи был накинут короткий, до пояса, потертый кожаный плащ с капюшоном.

Роберт Эшли посмотрел на меня. По дороге до Портсмута я сумел убедить его, что швыряние деньгами — признак быстро разбогатевшего бедняка. Если ты не любишь деньги, то они у тебя не будут задерживаться. До сих пор помню, как в понтовитой Италии в супермаркете на меня смотрела вся очередь, когда я пренебрежительно отмахнулся от двух центов сдачи. Самый осуждающий взгляд был у кассирши, которой они бы достались. Представляю, что было бы в Голландии, если бы я выкинул там такой номер. Эти два цента лежат в моем доме в деревне для напоминания, что не надо быть транжирой.

— Мы согласны, — сказал я, потому что у гостиничного слуги узнал, что шиллинг за лодку — обычная такса для офицеров, а матросов возят в два раза дешевле.

Впрочем, матросы редко добираются на наемных лодках. Они лучше пропьют эти деньги, дожидаясь корабельный катер.

У меня еще не до конца выветрилось советское воспитание, поэтому чувствовал себя неудобно, сидя на кормовой банке и наблюдая, как работает веслами женщина. Между нами стояли сундуки, мой и коллеги, и корзина с продуктами. Мой кожаный мешок с оружием держал на коленях Роберт Эшли, который сидел на носовой банке. Юноша постоянно поворачивал голову, чтобы посмотреть на наш корабль. Уверен, что Роберт Эшли запомнит этот день на всю оставшуюся жизнь. Наверное, думает, что именно сегодня эта жизнь и начнется, а все предыдущие годы были всего лишь подготовкой к ней. Я тоже в юности не верил, когда мне говорили, что человек живет всего десять лет: семь лет до школы и три года на пенсии. Впрочем, до пенсии тогда я не дожил, а сейчас даже понятия такого нет.

Заморосил мелкий дождь. Надеюсь, к счастливой дороге. Как мне рассказывал мистер Тетерингтон, в последние годы климат потеплел, зимы стали совсем кислые. Видимо, сейчас, как и в начале двадцать первого века, в Англии всего два времени года — весна и осень, плавно перетекающие друг в друга по несколько раз в год. Бывает, конечно, и лето, но только опытные старожилы умеют вычленить этот день из череды весенне-осенних. Лодочница накинула капюшон короткого плаща поверх белого чепца, надвинутого по самые густые брови, и загребла быстрее. Нам с Робертом Эшли оставалось ссутулиться и потерпеть.

Линейный корабль третьего ранга «Бедфорд» стоял на двух якорях, повернувшись носом на северо-запад. Длина — пятьдесят один метр, ширина — четырнадцать с четвертью (отношение три с половиной к одному), осадка около шести метров, водоизмещение примерно тысяча шестьсот тонн. Спущен на воду девятнадцать лет назад на королевской верфи в Вулвиче. На гондеке двадцать восемь пушек калибром тридцать два фунта, на опердеке — двадцать восемь восемнадцатифунтовок, на шканцах — четырнадцать и на баке четыре девятифунтовки. Есть еще пара погонных девятифунтовок, но они в счет не идут. Корпус ниже ватерлинии обшит медными листами, новыми, еще не потускневшими, а выше покрашен недавно в черный цвет. Крышки пушечных портов желтого цвета. Ватерлиния была белого цвета, а одна батарейная палуба отделялась от другой широкой желтой полосой, которая шла от транцевой кормы до форштевня. Носовая фигура в виде красного льва, вставшего на задние лапы — с герба герцогов Бедфордов. Паруса на всех трех мачтах были принайтованы к реям. Издали казалось, что корабль готов отправиться в поход хоть сегодня, но я знал из письма капитана Гулда мистеру Тетерингтону, что в экипаже всего четыреста человек из шестисот двадцати необходимых, солонины на месяц, хотя желательно иметь на полгода, а пороха нет совсем, потому что весь забрали корабли, ушедшие на перехват конвоя, везущего французам пшеницу из Америки. На ближнем к нам, правом борту, который с уровня воды казался очень высоким, был оборудован трап, основательный, с леерами, привязанными к металлическим стойкам, подвешенный на тросах, свисающих с кран-балки, заведенной за борт. Нижний конец трапа был сантиметров на двадцать выше воды и с мокрыми нижними ступеньками.

С корабля за нами наблюдал вахтенный мичман, который стоял рядом с верхним краем трапа, и несколько матросов в вязаных колпаках серого цвета. По команде мичмана два матроса спустились по трапу, чтобы взять наши вещи. Первый схватил два сундука, а второй двумя руками обхватил корзину с продуктами, которая была в верхней части шире расстояния между стойками, поэтому ее надо было приподымать. Наверное, сейчас про себя материт владельца корзины. Я отдал шиллинг лодочнице, которая засунула его в лиф вылинявшего, когда-то синего платья, подвязанного под большими, обвислыми сиськами широкой темно-красной лентой, перебрался на трап и протянул руку к попутчику, чтобы взять мешок с жилетом и оружием.

— Я сам! — произнес он.