Почтальон

– За девять, – вздохнул Сергей. В реальной жизни эти десять человек только бы мешали друг другу, и работа растянулась на месяц, а то и два, но ребёнку объяснить это было сложнее, чем то, как решается задача.

– Правильно, ты молодец, дядя Серёжа. А вот ещё смотри, у нас теперь проверяют, как мы пишем задания, с ошибками или без, так я постаралась, написала как можно красивее.

– Проверила? – в голове у Травина засвербело, мысль, созревавшая там уже несколько дней, окончательно оформилась.

– Конечно. Ты скоро придёшь? Можно, я радио буду слушать?

– Часа через четыре, слушай сколько хочешь, или пока уши не отвалятся. И, Лиза, сегодня обойдись без гостей, ни беспризорников, ни ребят с улицы, поняла?

– Тебя, дядя Серёжа, иногда трудно понять, – с детской проницательностью сказала девочка, – ты там в уме что-то держишь, а мне не говоришь.

– Беспризорник этот, Паша, возможно, не просто так к нам заходил. И пока я это не выясню, ты в дом его не пускай. К тому же ты болеешь, уважительная причина.

– Будет сделано, командир, – сказала Лиза низким хриплым голосом, подражая Мухину, практически повторяя его же жест, отсалютовала рукой. И тут же засмеялась.

До работы Травин дошёл не торопясь, подставляя лицо холодному северному ветру, температура опустилась до десяти градусов, люди снова укутались шарфами и надели шапки и варежки. В слободе слышался стук топоров и молотков, визг пилы, улицы были почти безлюдны, но стоило зайти за крепостную стену, и людей прибавилось, чем ближе к центру, тем плотнее становилась толпа. Возле Никольской церкви комсомольцы растянули транспаранты и жгли крест с распятым Христом, многие прохожие плевались и крестились.

Почтамт работал в обычном режиме, корреспонденция, с утра полученная на вокзале, сортировалась и расписывалась по журналам, старшей была Абзякина, под её строгим взглядом молодые сортировщицы и учётчицы тихо переговаривались. Слух о том, что теперь у почтамта будет новое начальство взамен старого, сбежавшего за границу сразу после демонстрации, постепенно проникал в массы, поэтому Травина встретили восемь удивлённых пар глаз.

– Ну вот, я же говорила, – Марфа Абзякина шлёпнула пачку конвертов об стол, – Сергей Олегович обязательно вернётся. Не нужно нам другого начальника.

– Не дождётесь, – согласился Травин. – Клавдия Петровна выходная сегодня?

– С дочкой в театр пошла, на кукольный спектакль.

– Правильно, детям культура необходима.

Сергей прошёл в закуток, где сидела ответственная за кадры, отыскал папку с заявлениями. Прикинул, Глаши не было целый день в начале апреля, ходила в зубоврачебный кабинет, он нашёл в журнале запись с номером папки, достал её с полки, вытащил объяснительную.

Почерк у Екимовой был округлым и чуть вытянутым, на взгляд криминалиста он совпадал с тем, который был в записке, по дилетантскому мнению Травина – тоже. Только вот прощальное послание Глаши было написано практически без ошибок, а в объяснительной их была целая россыпь. Сергей достал ещё несколько листов, даже на его не слишком взыскательный взгляд, с грамотностью у Екимовой был полный швах.

Значит, скорее всего, Глаша эту записку не писала, и те, кто её подбросил, точно знали, что она не вернётся. У преступников был образец почерка, они могли получить его где угодно, на почте, у Лакобы или у Сомова, который оказался её бывшим женихом, только подделать буквы они догадались, а слова – нет. На то, чтобы взять образец, у преступников была целая ночь, навряд ли убийство простой работницы почты заранее планировалось, скорее, оно было спонтанным, из-за неожиданных обстоятельств. Если кто и забрался в здание почтамта, мог себя обнаружить.

В табеле никаких пометок не было, единственный, кто оставался в почтамте с пятницы на субботу, был телеграфист, один из четырёх, работавших на почте посменно. В ту ночь дежурил Фёдор Бернис, человек ответственный и необщительный, а ещё коммунист и лютеранин. Это не давало ему в глазах Травина никаких преимуществ перед другими, с бандитами мог спутаться любой, только вот как Берниса проверить, Сергей не знал, разве что заявиться домой, прижать к стенке и вежливо попросить всё рассказать.

– Отличный план, – пробормотал Травин, выходя на улицу, – так и поступлю.

Но к Бернису он не пошёл, зато свернул на улицу Калинина, зашёл в подъезд дома семнадцать, постучал в выкрашенную зелёной краской дверь, подождал. На пороге появилась женщина средних лет, с тонкими бесцветными губами и волосами, затянутыми в пучок, вид у неё был болезненный.

– Здравствуйте. Вы, наверное, к Наденьке?

– Вообще-то мне нужен народный следователь окружного суда Иван Сергеевич Матюшин.

– Так вы из милиции, товарищ? – женщина загораживала собой проход в квартиру.

Травин кивнул.

– Ваня на работе, у них там случилось что-то неладное, – сказала хозяйка квартиры. – А то уж подумала, вы к Наденьке, так она тоже сегодня дежурит, в больнице. Я бы вас пригласила войти, но уборкой занята, уж простите.