Почта СССР

— Да. С вами, товарищ инженер, все понятно и определенно. Однако в квантовой механике наблюдаются некоторые чудеса… Там все случайное, совсем все… И из этих случайностей по закону больших чисел складывается практический детерминизм на макроуровне. Теперь некоторое отступление в сторону теории множественности вселенной… или вселенных… Согласно Хью Эверетту, всякий случайный исход квантового процесса реализуется во всех возможных вариантах, но каждый из вариантов в своей вновь образованной вселенной. То есть вселенные множатся с ужасающей скоростью. Федор Петрович как-то сказал, что это не изящная и расточительная гипотеза. По его мнению, факт разветвления вселенной на квантовом уровне таки происходит, но вселенная обладает упругостью. То есть стремится прийти к исходному течению. Упругость эта возрастает при увеличении размера частиц, молекул, предметов. На нашем макроуровне упругость очень высока. Таким образом некоторые флуктуации и турбулентности, происходящие на квантовом уровне, практически не проявляются на макроуровне… Наливай.

Алексей послушно наполнил рюмки.

— Вникаешь?

— Ага.

— Итак — на макроуровне детерминизм. Но не всегда. Иногда, очень редко, особо крупные турбулентности проникают на макроуровень. Такие случаи называются чудесами. Тут я тебя отсылаю к разным байкам о вещих снах, поразительных совпадениях и прочей аномальщине. В общем — к нынешней желтой прессе. Понятно, что девяносто девять и девять десятых процента всей этой ерунды просто выдумано, но дыма без огня не бывает. Напоминаю, что в восемьдесят третьем году всей этой задокументированной шизофрении в Союзе издавалось очень мало. Тем не менее Федор Петрович собрал довольно большой архив с описанием таких чудес. Кстати, этот архив где-то здесь, в доме. Поищи. Там интересно. Давай компот.

— Компота нет. Есть чай с печеньем и вареньем.

— Годится. Продолжаю историю. Поскольку Федор Петрович, как тебе известно, был не историком и не созерцателем, а именно естествоиспытателем, то замыслил он экспериментально проверить свои теоретические выкладки. То есть сотворить чудо. И весьма в этом преуспел. А я ему помогал. Идея эксперимента, в общем-то, проста. Сделать надо было некий прибор, который выполняет некоторый квантовый эксперимент с двумя равновероятными исходами, регистрирует фактический результат и зажигает одну из двух лампочек. То есть генератор истинных случайностей. Я его собрал под чутким руководством Федора Петровича. Испытали — четко пятьдесят процентов вероятности любого из исходов.

— Это и есть бифуркатор?

— Точно. Это он. То есть мы научились поднимать квантовую случайность на макроуровень в первозданном виде.

— А смысл?

— А смысл не в самой случайности, а в том — какие действия на макроуровне предпринимать по этому самому случайному выбору. Чем бОльшие изменения на макроуровне выполнять… или не выполнять по случайному выбору, тем ощутимее будет флуктуация или турбулентность вселенной на макроуровне. Вплоть до разделения на два разных потока, по крайней мере в районе эксперимента.

— И как? Разделили?

— Все тебе сразу доложи… Давай чайку попьем. Эта история требует обстоятельного, неспешного рассказа…

Александр Юрьевич откинулся на спинку стула и, прихлебнув чаю, принялся за печенье.

Некоторое время сотрапезники сосредоточенно молчали. Алексей «жрал» вишневое варенье, закусывая горбушкой от батона. Александр Юрьевич прикрыл глаза, видимо, погрузился в прошлое.

— Экспериментов мы сделали уйму… Эксперименты разрушительного характера, взорвать что-нибудь, сразу отмели. Расскажу о двух самых эффектных.

Итак, первый эксперимент.

Весной 84-го председатель сельсовета озаботился покраской крыши почтового отделения на вверенной ему территории. Поскольку основной кадровый источник и база снабжения — это полигон, то Дмитрий Кузьмич, так звали председателя, обратился в административно-хозяйственную часть полигона и «воззвал». В результате я, как «молодой и шустрый», получил указание сверху через посредство своего начальника: «осуществить!». То есть получить на складе краску и покрасить.

В распоряжении цвет был не указан, что было подмечено Федором Петровичем с некоторым лукавством. Я сходил на склад, после чего сообщил, что краски по металлу там «дофига» и двух разных цветов — красная и зеленая.

Вечером того же дня мы развернули бифуркатор и разыграли цвет крыши.

Выпало — зеленая. Покрасил я крышу зеленой краской. Справился за три дня. А на четвертый день, утром, выхожу из калитки и сталкиваюсь нос к носу с Дмитрием Кузьмичем, свирепым до невозможности.

— Я, — говорит, — тебе покажу супрематизм! Казимир доморощенный!

Я в недоумении. Он пальцем на крышу показывает.

— Шутки шутим? Закрасить немедленно эту похабщину!

Смотрю на крышу: действительно похабщина — что-то среднее между сеятелем, крестьянином с серпом и прочим авангардом. Все это намазано красным, зеленым и коричневым. Я прямо расцвел. «Не извольте гневаться, — говорю, — сей момент, исправим. В темноте, — говорю, — докрашивал. Банки с краской перепутал».