Старики наверху утомились. Кто придет на смену и куда поведет — вот основной вопрос. В любом случае — перемены. А это, особенно для вас, созидателей, очень плохо. Это значит, что созидать вам не дадут, а вынудят бороться за это самое право — созидать.
То есть трясти начнет. Через год-полтора. Вокруг стариков хороводы водят, интриги плетут, душат-давят друг друга. Поворот неизбежен.
Предотвратить его нереально. А вот на направление поворота повлиять можно.
Чем ближе человек к верхушке власти, за редким исключением, тем больше за ним грехов. Обращаю ваше внимание: не «грешков», а «ГРЕХОВ» — то есть поступков мерзких и постыдных. За власть расплачиваются душой. И уж где-где, а в нашем департаменте это отлично знают. Посему, на всякий случай, выполняется сбор компромата на ВСЕХ кандидатов во власть грядущую, потому что случаи бывают всякие. И ваш покорный слуга — один из исполнителей этого деликатного поручения…
Евгений Янович из-за стола встал, ушел в дом и вернулся с чемоданчиком. С красивым таким чемоданчиком — крокодиловой кожи, с латунными замками. Тарелки отодвинул, положил чемоданчик на стол, открыл. В чемодане два пакета в плотной оберточной бумаге с сургучными печатями. Вот, говорит, две компрометирующие бомбы. Материал отсортирован — это на одну, мягко выражаясь, «компанию», это — на другую. Кто из них более мерзкий — судить не берусь. Все хороши. Если я дам ход обоим пакетам, то принципиально ничего наверху не изменится. А я лично, как лицо осведомленное, огребу по полной программе от тех, кто в итоге победит.
Тут Евгений Янович нервно прошелся туда-сюда, рюмочку взял, налил армянского и опрокинул без закуски. В пакеты пальцем потыкал и говорит:
— Этот — гирька на правую чашу, а этот — на левую. И какая гирька лучше — я не знаю. Собрался уже монетку подбросить, а тут… этот ваш «бифуркатор»…
Мужики на него уставились. Лбы наморщили.
— Экая у тебя ломка, — говорят, — ты остынь. Щас мы под шашлычок выпьем по пятьдесят грамм, мозгами раскинем — может, чего и придумаем.
Поуспокоили Евгения Яновича — утро, мол, вечера мудренее, всяко в России бывало, а жива до сих пор… Беседа нехотя развернулась и потекла другим ручьем.
А через два дня, перед отъездом Евгения Яновича, опять собрались, на посошок. Федор Петрович и говорит:
— Поскольку душевный кризис у Генки так и не рассосался и ходит он смурной, то предлагаю снять с него бремя ответственности за будущее отчизны, а возложить его, это бремя, на истинное воплощение провидения. Шура, говорит, пока мы тут употребляем, сделай милость, разверни и проверь бифуркатор и в мангале разожги дровишки.
Про бифуркатор я понял, про мангал не очень, но сделал все, как просили. Аппаратура — на «товьсь», огонь горит.
Федор Петрович и говорит:
— Гена, неси свой чемодан, щас мы тебе большое облегчение сделаем…
Евгений Янович чемодан принес, открыл. Федор Петрович продолжил:
— Вот, доставай свои пакеты, клади насупротив лампочек. Один против левой, другой против правой… Положил? Теперь подождем, когда загорится табло «ГОТОВ»… Вот. Загорелось. Шура, время засеки и все запомни для отчета. Теперь, Гена, предложение у меня следующее: ты нажимаешь на вот эту красную кнопку, и мы ждем. Приблизительно через двадцать секунд загорится одна из лампочек. Ты, Гена, возьмешь тот пакет, который под этой лампочкой лежит, и бросишь его в мангал. Оставшийся пакет — положишь обратно в чемодан. Согласен?
Евгений Янович обвел нас глазами и нажал кнопку. Все уставились на бифуркатор, кроме Федора Петровича. Тот наливал всем по полстакана «Ахтамар»…
Загорелась правая лампочка… Евгений Янович без раздумий взял правый пакет и бросил в мангал. Пламя занялось.
— Вот, — сказал Федор Петрович. — Прости меня, Господь, за уклонение мое от собственного решения. Но не по слабости моей, а любопытства ради.
Мужики взяли стаканы и, глядя на горящий пакет, выпили.
Вот такая вот история.
Александр Юрьевич встал. Похлопал себя по животу.
— Спасибо тебе, Леша. Уважил.
Прошелся по комнате, оглядывая.
— Вот. Теперь основное тебе известно. Исходя из услышанного сегодня и воспринимай артефакты. Одна просьба — заведи списочек, тетрадочку какую-нибудь, и записывай туда все, что обнаружишь. Не исключено, что потребуется срочная эвакуация всех этих материалов.
Алексей поднял глаза.
— Насчет Дня пограничника я не понял.
— А… Ну да. Пошли на крылечко. Покурим, и я продолжу.
Вышли на крыльцо. Уселись. Закурили. Дождик усилился, но на крылечке под навесом было сухо и уютно. Александр Юрьевич продолжил:
— Полгода-год после отъезда Евгения Яновича все шло по-прежнему. Все процессы на полигоне и в стране проистекали заведенным порядком. А потом началось. «Новое мЫшление», «Перестройка» без чертежей… Это в стране. А у нас, кроме метаний начальства, стали происходить события странные…