Почему РФ - не Россия

целостности страны и прав русскоязычного населения республик трактовались как

«шовинистические», литературные критики видели ценность произведений в том, что

там осуждалась идея «великой России», известный историк в рецензии на книгу о

Северной войне всячески поносил «типично имперскую направленность» политики

Петра Великого, который (подумать только!) стремился «расширить зону влияния

России, защищая её интересы далеко за пределами национальной территории».

Выдвигавшиеся в депутаты деятели культуры в предвыборных интервью критиковали

«плач по поводу гибели тысячелетней державы», заявляя, что «мечта о державе в

принципе аморальна», а выражение «Россия всегда была и останется мировой

державой» называли «опасной декларацией».

При этом в то время, как ежедневно со страниц демократической прессы население

уверяли, что только своя государственность способна придать всякому другому

народу и его культуре «полноценность» и отдельной государственности требовали

для самых малочисленных и рассеянных национальностей, никогда её не имевших,

русскую культуру (от которой не готовы были отказаться многие вполне либеральные

интеллигенты) в той же самой прессе от государственности требовали, напротив,

отделить (оплоту таких интеллигентов, журналу «Новый Мир» предписывалось

«работать на резкое отделение идей национальной культуры от идей

государственности»).

Предполагалось, что борьба с «имперским мышлением» будет тем успешней, чем на

большее число частей будет разделен предмет этого мышления. К этому, в частности

сводились предложения выхода автономных республик из РСФСР (при недопущении

пересмотра кажущихся кому-то несправедливыми границ), установление для всех

национально-территориальных образований единый статус союзной республики и т.д.;

в газетах излагалась картина существования полусотни «государств», образующихся

на основе этого принципа на территории Союза. Вершинным достижением такого

подхода к «равенству национальностей» стал проект «сахаровской конституции», по

которой русскому народу гарантировалась его законная 1/100 часть

представительства. В условиях падения симпатий к советскому режиму проклюнулся и

подход (тут забавным образом самые радикальные «антирусские» демократы сошлись с

национал-большевиками так называемой «русской партии»), в котором этот режим

изображался прорусским, осуществлявшим геноцид вовсе не русского, а, напротив,

всех других народов, при котором «коренное население физически уничтожалось, и

это привело в конце-концов к тому, что в ряде республик коренной народ оказался

в меньшинстве».

Но поскольку и тем, кто это писал, было очевидно, что при сохранении этого

режима высказываться в полный голос может кто угодно, но только не

«великодержавные шовинисты», свергать коммунистический режим до полного развала

страны никто особенно не торопился. Даже Солженицына («великодержавию» чуждого,

но все-таки «реакционера») «разрешили» последним, когда уже бывшие «буржуазные

националисты» и всякие прочие диссиденты давно были в законе, а контроль над

окраинами был потерян. Из всех «антисоветских» процессов сепаратизму был дан

самый быстрый ход (ещё весной 1988 г. статьи в «Дружбе народов» о вреде

двуязычия в республиках воспринимались как экстремистские, а уже весной 1990 г.

прибалтийские республики заявили о выходе из СССР). При этом читающую публику

горячо убеждали в невинности намерений сепаратистов и их «конструктивном вкладе»

в перестройку, когда же страна стояла перед свершившимся фактом — результатом их

деятельности, последовал поток рассуждений в том духе, что «наивно пытаться

повернуть колесо истории вспять, оно уже сделало необратимый виток» и неужели же

«империя, создававшаяся ценою миллионов человеческих жизней, при своем распаде

унесет тоже миллионы жертв?»

Хотя в СМИ дело подавалось так, что горбачевское руководство лишь уступает

напору волн «национально-освободительного движения», его поведение

свидетельствует о том, что именно оно и было главным двигателем процесса. С

точки зрения приоритета территориальной целостности вполне очевидно, что уступки

сепаратистам есть путь государственного самоубийства, ибо принципиальная

невозможность компромисса с ними определяется уже тем обстоятельством, что их

цели и государственное единство — вещи взаимоисключающие. При гарантии

территориальной целостности страны любая степень самостоятельности её частей не

могла бы нанести ущерб её единству, но при отсутствии такой гарантии (и даже

напротив — при конституционно закрепленном праве выхода) обретаемая

самостоятельность неизбежно служит лишь ступенькой для достижения полной

независимости. Но горбачевское руководство исходило из совершенно иных

соображений и проводило курс на дезинтеграцию страны весьма грамотно, не сделав

на этом пути ни одной ошибки.

«Народные фронты» в республиках с самого начала, конечно же, преследовали

сепаратистские цели и лишь до времени более или менее их маскировали (что едва

ли могло быть секретом для властей). И каждая новая уступка лишь облегчала

сепаратистам следующий шаг и вселяла в них уверенность как в своих силах, так и