и чиновников и на службе одновременно могло находиться до 20–30 представителей
одного такого рода, большинство служилого сословия составляли представители
родов, начавших служить не ранее середины XIX в., т.е. принадлежащих к нему в
первом-втором поколении. При этом важным показателем качественности этого слоя
является способность его полностью абсорбировать своих новых сочленов уже в
первом поколении. Принцип комплектования российского высшего сословия
(предполагавший, что он должен объединять все лучшее, что есть в обществе)
соединял наиболее удачные элементы европейской и восточной традиций, сочетая
принципы наследственного привилегированного статуса образованного сословия и
вхождения в его состав по основаниям личных способностей и достоинств.
Прозрачность сословных границ имела важное значение для социально-политической
стабильности. Когда набирается критическая масса образованных людей, путь
которым к более высокому статусу остается закрытым, это обычно бывает чревато
потрясениями (как во Франции, где в течение XVIII в. происходило окостенение
сословных барьеров и аноблирование было практически прекращено). Россия была
единственной европейской страной, где в XVIII–XIX вв. не только не произошло
окостенения сословных барьеров, но процесс пошел в прямо противоположном
направлении: если до того сословные границы были почти непроницаемы, то теперь
приток в дворянство постоянно возрастал, так что к началу XX в. 80–90% всех
дворянских родов оказались возникшими на основе принципов «Табели о рангах».
Обычно процесс перехода в высшее сословие происходил на протяжении двух-трех
поколений, иногда медленнее, но часто (на военной службе) быстрее. В начале
1720-х годов недворянское происхождение имели 30–40% офицеров, во второй
половине XVIII в. около 30%, в первой половине XIX в. примерно 26%, в 60-х годах
XIX в. — 44%, в конце XIX в. — начале XX вв. примерно половина (на 1912 г. 53,6%
офицеров, а в пехоте — 44,3 происходили из дворян, 25,7 — из мещан и крестьян,
13,6 — из почетных граждан, 3,6 — из духовенства и 3,5 — из купцов). Среди
чиновников лиц недворянского происхождения в середине XVIII в. было более 55%, в
начале — середине XIX в. — 60, в конце XIX в. — 70%, в начале XX более 80%.
Постоянное включение лучших элементов всех сословий в состав высшего и
доставление им тем самым почета и привилегированного положения, а с другой
стороны, включение их одновременно и в состав государственного аппарата, т.е.
теснейшее привязывание к государству, предотвращало формирование оппозиционного
государству образованного и политически дееспособного «третьего» сословия,
отделяющего себя от государственной власти и требующего себе сначала
экономических и политических уступок, а потом и подчиняющего себе само
государство (как это в острой форме проявилось во Франции и в более мягкой —
путем постоянного давления, в других европейских странах).
Это и позволило Российскому государству сохранить в неприкосновенности свой
внутренний строй дольше любой другой европейской страны. В России
соответствующие настроения вылились всего лишь в формирование специфического
ублюдочного, по сути своей отщепенческого слоя т.н. интеллигенции, которая не
только не совпадала с «образованным сословием», культурно-интеллектуальной
элитой страны, но (как хорошо показано ещё в «Вехах») являлась их антиподом. Она
была чрезвычайно криклива (и потому заметна; этим объясняется тот факт, что в
глазах современных публицистов, да и современников несколько десятков
террористов, несколько сотен, максимум тысяч писавших журналистов затмевают
сотни тысяч молчавших, но законопослушных и верных трону чиновников, офицеров,
инженеров, врачей, преподавателей гимназий и т.д.), но политически и
экономически совершенно бессильна, и никогда бы не могла рассчитывать на
политический успех, если бы обстоятельства военного времени не позволили
иностранной агентуре поднять социальные низы.
Российская элита представляла собой уникальный сплав носителей исторического
опыта разных культурно-национальных традиций — как западных, так и восточных.
Присутствие в составе дворянства, чиновничества, офицерского корпуса и вообще
всего культурно-интеллектуального слоя выходцев из европейских стран не только
облегчало заимствование передового опыта, но и обеспечивало непосредственное его
применение. Целые отрасли промышленности были созданы ими, им же преимущественно
обязана своим возникновением и развитием и российская наука. (Особенно важную
роль закономерно играл такой уникальный по качеству служилый элемент, как
остзейское рыцарство. Во второй половине XVIII — первой половине XIX в., т.е. в
период наивысшего триумфа русского оружия его доля среди высшего комсостава
никогда не опускалась ниже трети, а временами доходила до половины. Из этой
среды на протяжении двух столетий вышло также множество деятелей, прославивших
Россию в сфере науки и культуры.) Характерно, что эти элементы и вообще
иностранные выходцы, принявшие русское подданство, отличались преданностью
российской короне и давали существенно более низкий по отношению к своей