Почему РФ - не Россия

 руку к фуражке. Я нашивку потеряю за такое дело. Студницкий наконец дал себе

 упросить.

 — А как тогда кормили, — спросил я, — в пересыльной тюрьме в Бутырках:

 — Не знаю.

 — Как это?

 — Мы за небольшую плату велели приносить нам еду из ресторана. Какой-то суп,

 котлеты, сладкое. Кухней Студницкий никогда не интересовался. Ел, что дадут и

 думал о политике.

 Когда его привезли в большое село под Минусинском, ссыльный социалист

 Студницкий вошел в предназначенную ему горницу, увешанную иконами и дешевыми

 литографиями царских портретов, окинул взором и приказал хозяйке: «Боги могут

 остаться. Но царей всех отсюда прочь!»

 — Ну и что баба ответила?

 — Она была славная. Снимает со стен царские портреты, выносит из горницы и

 ревет: «Уж как они ему, бедному, должно быть, досадили, что он их так

 ненавидит». Зато обеды готовила, пироги пекла та-а-ак вкусно! — впервые

 похвалил Студницкий.

 — А надзор был?

 — А как же? Каждое утро. Но я до поздней ночи писал, а утром спал. Иногда

 только сквозь сон слышал, как надзирающий тихо стучится к хозяйке и

 спрашивает: «Его благородие спят ещё?»

 — И что вы, пан профессор, делали целыми днями?

 — Значит, так. Правительство платило мне на жизнь 8 рублей в месяц. Квартира с

 полным содержанием стоила 7 рублей. Из дому мне присылали 10 рублей в месяц.

 Можно было ходить, совершать дальние прогулки, охотиться. Воздух очень

 здоровый. Но я не охотился. В Минусинске была богатая библиотека. Раз в месяц

 нанимал тройку, ехал, набирал кучу книг, читал и писал. Там я написал свою

 книгу о Сибири. Писал статьи в газеты.

 — Ну, так у вас была роскошная жизнь! Я бы не задумываясь обменял её на нашу

 здешнюю, в Италии.

 — Ну, что ж... — это означало у Студницкого уклонение от прямого ответа.

 Ибо Студницкий, тенденциозный в политическом жонглировании источниками и

 статистическими данными, в свидетельстве солгать не умел. Если рассказывал, то

 всегда правду.

Неудивительно, что и во всех конкретных случаях «жестокости» оказываются всегда

сильно преувеличенными. Когда же в ходе событий 1905–1907 гг. режим впервые

столкнулся с массовым вооруженным терроризмом и вооруженными выступлениями, то

если доходило до стрельбы, потери сил правопорядка обычно были большими, чем

революционеров, а действия властей — крайне неуверенными. Например, во время,

так называемого «польского кровавого воскресенья» 2 августа 1906 в Варшаве,

Лодзи и Плоцке солдат и полиции убито было 39, а инсургентов — 16. Всего к

началу мая 1906 г. террористами было убито 288 и ранено 338 человек, а казнено

лишь около 90 террористов. За один 1906 год революционерами было убито 768 и

ранено 820 представителей власти, тогда как за все время действия во время

революции 1905–1907 гг. военно-полевых судов (которым предавали только лиц,

захваченных с оружием в руках на месте преступления), ими было казнено 683

человек. Подавление внутренних беспорядков во время войны самым суровым образом

— практика не только совершенно логичная, но для любой европейской страны вполне

обычная. Во Франции в 1914 с началом мировой войны парижских хулиганов, бандитов

и т.п. беспокойный элемент, могущий осложнить оборону, вывезли за город и

перестреляли; можно представить, как бы обошлись с теми (таких, правда во

Франции не нашлось), которые вздумали бы «превращать войну империалистическую в

войну гражданскую». Когда в Англии в 1916 г. ирландцы решили было

воспользоваться ситуацией и осуществить свои известные чаяния, с ними было

поступлено так, что мало никому не показалось. В России же, что в 1905, что в

1917 — всего лишь «ужасы царизма».

Довольно распространено мнение, что поведение большевиков после захвата ими

власти было «ответом» на царившую до 1917 «гиперреакцию». Если это и ответ, то

ответ того же рода, что известен по басне «Кот и повар». Однако же режим,

погибший от либерализма не столько прогрессивной интеллигенции (как полагают

некоторые), сколько самой власти, вошел в историю кровавым чудовищем и предтечей

сталинизма. Озаботься он своей безопасностью хоть на одну двадцатую так, как ею

сразу же озаботились его могильщики, им этой роли нипочем бы не сыграть.

 

 

Элита.

 

Исчезнувшей российской элите не повезло на посмертные оценки даже более, чем

российской государственности. Несмотря на определенную «моду» на дореволюционную

Россию в «перестроечное» время, как раз тому, что составило блеск и славу её

(государственно-управленческой и интеллектуальной элите, создавшей

военно-политическое могущество страны и знаменитую культуру «золотого» и

«серебряного» веков) не повезло на симпатии современных публицистов; неприязнь к

ней просматривается очень четко в писаниях самых разных по взглядам авторов

(если для одних это буржуи, сатрапы и реакционеры, для других — сплошь

безмозглые либералы, масоны и предатели, виновные в гибели России). В массовом

же «низовом» сознании привычная схема примерно такова. В старой России

господствовали угнетавшие крепостных крестьян помещики-дворяне, которые то ли

были бездельниками-паразитами, то ли образовывали гигантских размеров чиновничий

аппарат (эти версии как-то ухитряются совмещаться), представляя собой оторванную