Почему я не христианин (сборник)

Не стоит и говорить, что враги Рассела сочли решение Макгихана проявлением величайшего героизма. В инквизиторских изданиях судье посвящали хвалебные лирические гимны. «Он настоящий американец, мужественный и стойкий», – писал иезуитский еженедельник «Америка». Более того, «он превосходный и заслуженный юрист и… считается одним из лучших авторитетов в области права». Он «живет в вере душой и разумом», а «при росте больше ста восьмидесяти сантиметров его переполняют мудрость и доброта». Но это не единственные добродетели судьи. Заявление Рассела о том, что Макгихан является «весьма невежественным типом», оказалось совершенно неверным. Классический ученый, человек «с острым умом и прекрасной эрудицией… он читает Гомера на древнегреческом и наслаждается трудами Горация и Цицерона на латыни». К этому хору славословия, кроме иезуитов, присоединились многие другие голоса. Один принадлежал Фрэнсису С. Мосли, президенту Ассоциации католических преподавателей, который назвал решение Макгихана «эпической главой в истории юриспруденции» и «великой победой сил благопристойности и нравственности, а также триумфом подлинной академической свободы». Газета «Тэблет» потребовала расследования деятельности Ордуэя Тида, исполняющего обязанности президента Мида, и прочих революционеров, ответственных за назначение Рассела, а в редакционной статье провозгласила, что «решение судьи Макгихана… несет послание честности и простоты, которое немедленно завоевывает бурное одобрение».

Стало очевидным, что Рассел – далеко не единственный злодей, которого нужно наказать. Большинство членов Совета по высшему образованию также заслуживало кары, и требовалось принять против них надлежащие меры. На заседании Совета по образованию штата Нью-Йорк, который, насколько мне известно, обычно считают оплотом наиболее ревностных приверженцев правой политики в Соединенных Штатах Америки, профессор Джон Дьюи и миссис Франклин Д. Рузвельт подверглись осуждению за призывы к терпимости («нездоровой и безжизненной») вместо «простой порядочности» и «честной игры», примером которых, как я понимаю, служило заключение судьи Макгихана. На том же заседании Ламберт Фэрчайлд, председатель Национального комитета за религиозное возрождение, осудил большинство Совета по высшему образованию, поддержавшее назначение Рассела, как «вероотступников-евреев и вероотступников-христиан», и предложил заменить их теми, «кто все еще верит в свою страну и свою религию». Чарльз Э. Киган, вежливый джентльмен, которого мы встречали ранее, тот самый, что называл Рассела «собакой» и «бездельником», поднял тот же вопрос в городском совете. Сравнив Рассела с «пятой колонной», помогавшей нацистам, и поименовав его «общепризнанным коммунистом», он предложил уволить тех членов Совета, кто упорствовал в попытках «ввести Рассела в число преподавателей Городского колледжа». Киган внес резолюцию, призывавшую мэра реорганизовать Совет и назначить таких его членов, которые будут служить городу «более достойно». Эта резолюция была принята 14 голосами против 5. Следует, однако, добавить, что мэр не может взять и уволить членов Совета, потому предложение советника Кигана было всего-навсего игрой на публику.

Кроме отмены назначения Рассела и наказания членов Совета, которые его поддерживали, следовало просветить общественность относительно подлинной свободы – о которой среди американцев мало кто знал (не исключено, что по причине смущающей умы деятельности таких еретиков, как Джефферсон и Пейн). Концепцию Макгихана – Мосли требовалось распространить как можно шире. В этой просветительской кампании важную роль сыграл монсеньор Уолш – тот самый, что рассуждал о «лужах крови». Он снова взошел на трибуну в гостинице «Астор», на сей раз во время ежегодного молитвенного завтрака Общества Святого Имени нью-йоркской почты, и коротко поведал об эпическом решении суда. Когда он в последний раз стоял на этой трибуне, заявил Уолш, то «обсуждал задачу, известную преподавателям математики как брачный треугольник. Но поскольку уважаемый судья Джон Э. Макгихан принял то решение, какое следовало принять, мы перейдем к сопутствующей теме». И монсеньор Уолш пустился обсуждать «слово, которым чересчур часто злоупотребляют, а именно слово “свобода”». Поскольку люди, говорил он, «могут продолжать свое существование, лишь подчиняясь Божьему закону – законам природы, закону десяти заповедей – в нашей Америке никому не должно быть позволено во имя свободы насмехаться над Божьим законом. Никому не должно быть позволено во имя свободы вонзать нож в спину свободы. Это относится ко всем коммунистам и их попутчикам, ко всем нацистам и фашистам, которые ставят законы государства выше Божьего закона, к преподавателям колледжей, издателям книг и любым другим негодяям в пределах территории Соединенных Штатов Америки». Трудно отрицать, что монсеньор Уолш имел право считаться экспертом по вопросу злоупотребления словом «свобода».

VIII