На сто пятьдесят километров лесистой перемычки между линией Мажино и бельгийской линией укреплений по берегу Диля генерал Гамелен выделил всего четырнадцать резервных дивизий. Против них было брошено сорок пять ударных дивизий Рейха, в том числе и все части, вооруженные тяжелыми танками[222].
Быстрота и головокружительный успех вторжения немцев во Францию породили множество мифов. Один из таких мифов апеллирует к германскому превосходству в танках. Это утверждение в корне неверно. Немцы имели 2574 танка[223] против 3254 танков у союзников. Кроме того, броня и пушки немецких танков Pz. II и Pz. III были слабее, чем у союзников. Вина за катастрофу полностью лежит на французских генералах. Они зациклились на линии Мажино, утратили гибкость мышления, основывали свои планы на безнадежно устаревших стратегических концепциях и, что хуже всего, неумеренно полагались на возможности статической обороны (на следующий день после капитуляции Франции линия Мажино была передана немцам в нетронутом виде!)[224].
В то же самое время историки обычно упускают из внимания действия семидесяти четырех британских танков в районе Арраса, эпизод не слишком масштабный, однако оказавший решающее влияние на дальнейший ход войны.
Уже через два дня после начала военных действий первые немецкие танки вышли на берег Мааса и заняли Седан. 12 мая генерал Корап, командовавший 9-й французской армией, получил ошибочное донесение, что немецкие танковые части форсировали Маас[225]. Он тут же ударился в панику и отдал приказ о спешном отступлении. Корапа сместили, поставив на его место генерала Жиро, который на следующий день попал в плен.
13 сентября танки 7-й дивизии генерала Эрвина Роммеля действительно перешли Маас по быстро собранному понтонному мосту. Они не встретили никакого сопротивления и сразу же двинулись дальше, не дав французам времени закрепиться на новой линии обороны. В боевых порядках французской армии образовалась зияющая дыра. Этот танковый прорыв был осуществлен с молниеносной быстротой, немцы даже не утруждали себя тем, чтобы брать сдающихся французов в плен. Обочины дорог, по которым неслись немецкие танки, были забиты французскими солдатами, многие из них продолжали тащить свое оружие. Время от времени какой-нибудь танк останавливался, танкисты собирали у французов винтовки, давили их гусеницами и мчались дальше.
Французское командование все еще имело в своем распоряжении три бронетанковые дивизии — вполне достаточно, чтобы остановить немецкий прорыв. Хотя к этому моменту военная разведка успела надежно установить, что немецкие танки и не думают направляться в Бельгию, генерал Гамелен медлил, не в силах отказаться от предвзятых представлений о будущем ходе войны; именно эта неспособность французского командования вовремя реагировать на быстро меняющуюся ситуацию и явилась основной причиной последовавшей катастрофы. Когда Гамелена заменили на генерала Вейгана и было принято безнадежно запоздалое решение выдвинуть танковые дивизии, все уже валилось под откос. 19-й танковый корпус Гудариана при поддержке пикирующих бомбардировщиков Ju.87 «Штука» в щепки разнесли 1-ю французскую бронетанковую дивизию генерала Бруно в окрестностях Бомона. 2-я танковая дивизия генерала Бронше из-за ошибки в расписании поездов выгрузилась не там где надо, а 3-я танковая дивизия попросту не дошла до фронта — у нее кончилось горючее.
Выдвижение французских и британских подкреплений столкнулось с еще одной серьезной проблемой, проблемой, лишь косвенно связанной с действиями немецких войск. Все дороги, ведущие к фронту, были забиты тысячами беженцев из Восточной Франции и Бельгии. Люди тащили за собой тележки, толкали тачки и детские коляски, в спешке набитые всем что попало под руку — гитарами, картинами, зонтиками и прочим бесполезным хламом. У автомобилей кончалось горючее, иногда их владельцев вытаскивали из кабин другие обезумевшие от страха беженцы, так или иначе все заканчивалось тем, что машины застревали посреди дороги, создавая дополнительную помеху движению. Оголодавшие люди ели недозрелое зерно с полей и зеленые фрукты из садов, а затем мучались от последствий. Маленький мальчик, крепко вцепившийся в материнскую юбку, еле переставлял негнущиеся от усталости ноги; чтобы погладить сына по голове, мать бросила на дорогу все, что несла в руках. Крошечная сцена любви и нежности посреди обезумевшей от страха толпы. Выбившиеся из сил садились на обочину и обреченно ждали неизбежного. Усталые, оборванные беженцы безразлично ковыляли мимо таких же, как они, несчастных, убитых при воздушном налете. Немецкие «юнкерсы» постоянно обстреливали беззащитных, ищущих спасения людей, эта угроза висела над дорогой, как темное грозовое облако.