Побѣдители

– В некотором смысле да. – Наташа отложила десертную вилку. – Но на самом деле запомните, Нелли, что резкое улучшение – это не всегда к выздоровлению. Бывает и наоборот – особенно в сочетании с неожиданными прихотями. Ни в коем случае не хочу вас пугать… Но все же.

– А вы меня и не напугали. – Я в самом деле решила ни в коем случае не бояться, поэтому бодро заглянула ей в глаза. – Наташенька, ну уже ведь почти десять лет, как даже рак побежден едва ль не полностью, когда я была маленькой, люди диабетом болели, а теперь не болеют. И предрасположенность к астме мне вылечили еще в младенчестве. У меня могла бы быть астма, но ее же нету! Неужто мы не справимся с каким-то арахноидитом? Ведь вам было шестнадцать лет. Двадцать лет минуло. В медицинской науке что-то происходит ежегодно.

– До конца болезни никогда не будут побеждены. К сожалению. И всегда бывают «нетипичные случаи», как выражается доктор Лебедев.

– Давайте вы лучше съедите еще крошечку каши, и не будем об этом говорить. Это неправильно.

– Мне очень жаль, Нелли, но это правильно. Еще раз повторю – я не собираюсь незамедлительно умирать. Но один раз поговорить об этом надлежит. Мое завещание давно написано, там все подробно, но, кстати сказать, я обременю вас своим личным архивом. Впрочем, ведь секретов в нем нет.

– Я знаю. – Я сумела улыбнуться. Наташа как-то давным-давно оговорилась, что в жизни не оставляла ни единой записки личного характера. «По крайней мере такой, которая не оставляла бы свободы маневра, возможности свести к шутке». Наташу невозможно представить себе делящейся чувствами, сердечными воспоминаниями. У нее это полностью закрытая область. Если бы верить только ее словам, то она выходит решительно безразличной даже к ребенку и мужу.

– Что же до секретов… Помните, конечно помните, те эвенкийские сказки, что я привезла из тундры? Со временем проверьте, все ли их помнит Гунька. А больше никому их знать и не надо.

– Совсем никому? – я продолжала улыбаться, но это делалось все труднее.

– По обстоятельствам. Э, Нелли, так не годится. Даже если меня и не станет вдруг, я ведь все равно никуда от вас не денусь. Я буду знать обо всем, что происходит вокруг вас. Вы же знаете, какая я любопытная? Вы будете моими глазами.

– Если вы этого хотите, то буду. – Сердце чуть щемило, но я поддержала странную игру.

– Ну, моего хотения мало. Требуется еще и ваше согласие.

– А я согласна.

– Тогда вы можете дать мне сейчас руки. Обе.

Я осторожно вложила свои ладони в Наташины, лежащие поверх желтоватого блескучего льна пододеяльника.

Ее руки были совсем холодными, чуть влажными. Бессильными. Впрочем, на какое-то недолгое время в них появилась сила. Наташа чуть сжала мои пальцы в своих.

– Люблю, когда в ваших глазах скачут какие-то забавные существа. И что вы, собственно, делаете, дорогая кузина?

– Что я делаю? Пытаюсь установить, возможно ли волевым усилием вызвать отложенную мутацию в седьмой хромосоме. Жаль только, что результата мне не узнать. Зато рано или поздно это выясните вы.

– Едва ли мне удастся выяснить что-то подобное. Это мои родители биологи, а не я. Я ничегошеньки не помню о хромосомах.

– Ничего, разберетесь. И понадеемся, что не скоро. – Наташа выпустила мои ладони из своих, глубоко вздохнула. – А знаете, Нелли, эта авантюра с валиумом себя оправдывает. Я, пожалуй, опять смогу уснуть. Тем более, что я сейчас немножко утомилась.

Вскоре ее ресницы действительно опустились.

Я осторожно зашторила окно, ограждая ее сон от слишком яркого дня.

Часы показывали десять. Кое-как умывшись и приведя в порядок волосы, я спустилась к консьержке Розе. Ну да, предосторожности были правильны. Иначе б нам обзвонились в дверь. Меня ждали, помимо молока и булочек, два конверта самого официального вида, с орлами и короной. А улети я сейчас в Рим, лежать бы им неделю и больше, дожидаючись. А Ник и не знает, что я не в Риме. И, по счастью, не знает Роман.

Утро выдалось теплым. Двери парадного были настежь распахнуты. Я постояла немножко, глядя на играющих во внутреннем скверике детей. До начала занятий еще несколько дней, это только по западному стилю уже сентябрь пошел. Но в Москве бытует забавная традиция. Семьи, где дети уже учатся, обычно возвращаются за неделю до начала занятий. Как раз, когда этот полет в космос был, все и начали съезжаться. Считается, что дети вправе свободно повеселиться и с городскими друзьями, пока не завалены домашними заданиями. У нас тоже так было, и я обожала эти несколько свободных, «послелетних» дней.

Поэтому детворы было изрядно, а шума от нее – еще больше. Особенно от мальчишек, что гонялись друг за дружкой на ходулях. У одного, рыжего сорванца лет двенадцати, получалось просто мастерски.

Впрочем, я, кажется, как говорят гимназисты, выпадаю в осадок после бессонной ночи. Сколько минут я тут стою и смотрю на детей? А если я уже нужна?