Побѣдители

Показалось ли мне, что в Лерином взгляде промелькнуло легкое сожаление?

– Еще попрошу тебя. От упреков удержаться трудно, я понимаю. Но отложи их хоть до конца референдума. Сейчас, когда тебе все известно, он будет рад твоей поддержке. Ты же сама понимаешь, что твое ободрение для Джона – не пустяк. Именно сейчас, когда все на чаше весов.

– Ты права, Нелли. Сейчас я ничего ему не скажу. Не могу обещать, что сдержусь совсем, но сейчас – обещаю. Вот теперь я скажу ему, что буду за него молиться.

– Вот и прекрасно. Пойдем-ка, знаешь ли, успокоим Дашу. Она ж ничего не знает, и чуть с ума не сошла от тревоги. Честное слово, если б меня обязали в жизни выбором: шифр при тебе или мытье полов в фабричном цехе – я предпочла бы мыть полы, хотя терпеть не могу, как шумят моющие машины. И еще почитала бы, что легко отделалась.

Глава XXXVIII Девичьи хлопоты

– Еще не сезон кисеи и муслина,
Медузы зонтов над толпой не плывут…
– Немого кино говорящей картиной,
Затем ли Вы носите аглицкий съют?
Не жарко ль?
– Прабабушкам не было жарко.
Скамейки июньские в черной тени…
Пройдемте, пожалуй, под купами парка,
Где так же, как я, проходили они.
– И так же легко по-французски болтали…
И так же чужой нарушали покой?
И так же понятья легко тасовали
В перчатку затянутой легкой рукой?
– Французский язык – ядовитое жало.
– Сей яд я губами не прочь бы испить.
– Под этим каштаном присядем, пожалуй:
Сегодня не хочется даже язвить.
– А хочется?
– Ехать в открытом моторе.
Вуаль приподняв…
Теплый ветер и пыль.
– Не лучше ль в Италию, к миртам, на море?
– Пустое, – сказала б прабабушка, – гиль!
Не то, что б я против изящной интриги,
Но много хлопот… Я ужасно стара.
К чему этот взгляд? Сумрак кельи и книги…
Но мы не затронули сплетен двора.
– Вы, кажется, нынче язвить не желали?
– Нельзя так дословно меня понимать.
Вы тростью сейчас на песке написали…
Как зыбок песок! Не могу разобрать.

Стихотворение, конечно, пустяковое, а уж повод к его написанию был вовсе ерундой – в нынешнем мае. Я тогда заказала себе уличный костюм по наимоднейшей моде 1911 года, нарочно выпросила модный журнал из Исторической библиотеки. Костюм же потянул за собой не менее старомодную шляпку, шляпка – туфли, пошив каковых заставил моего обычного обувщика, почтенного ассирийца Атру Нвиевича78, изрядно поломать голову: я хотела туфельки «новенькие-старенькие». Словом – бабка за дедку, дедка за репку, наряд мой вызвал еще немалое количество обновок, в том числе и не называемых вслух. Кстати, из-за последних я потом и забросила свое баловство: затягиваться-то быстро надоело. Так что вернулась я к сьюту самому обычному, с короткой, до середины икры, юбкой и человеческой талией. Но из баловства случайно и стихотворение вышло. Стихотворение – из нового костюма и легкого флирта.

Но стоит ли оно читательского внимания? Проще говоря, а куда класть этот листок – направо или налево?

А, пожалуй, все-таки направо. Но у него даже и названия нету… Впрочем… «Болтовня». Да-да, именно «Болтовня». Принято.

Я ощущала себя на седьмом небе. Предложение издательства «Αθηνά» издать отдельным сборником мои стихи, доселе разбросанные по журналам, застало меня немножко врасплох.

Но почаще бы в этот самый расплох так попадать! Все последние два дня я перекладывала листочки то так, то эдак… То выстраивала стихотворения по хронологии, то, презрев хронологию, переставляла по тематике. Потом, конечно, надо будет показать Наташе.

Кстати, противный американец так и не появился с обещанным переводом. Но, с другой стороны, верно, появится после выставки.

Выставка… Я вздохнула и оторвалась от так приятно занесенного бумажным сугробом стола. Полдень. Вот-вот прибудет Ненила.